Эмотивные смыслы лексики в тексте

1.3 Эмотивные смыслы лексики в тексте

 

Автор и персонаж – две основополагающие категории художественного текста. Они всегда занимают центральное положение в художественном произведении. Чувства, которые автор приписывает персонажу, предстают в тексте как объективно существующие в действительности, а чувства, испытываемые автором и выражаемые им, имеют субъективную окраску. В целостном тексте уровень персонажей и уровень авторского сознания гармонично переплетаются и составляют эмотивную структуру текста.

Образ автора и образы персонажей – фигуры не равнозначные в художественном произведении. Автор связан с изображаемой действительностью, в том числе с миром героев. Двойственность эмотивного содержания обусловлена не только текстовыми свойствами носителей чувства (автор-персонаж), но и функционально. Мировидение имеет две базисные функции – интерпретативную (осуществлять видение мира) и вытекающую из неё регулятивную (служить ориентиром в мире, быть универсальным ориентиром человеческой жизнедеятельности). Целостное эмотивное содержание предполагает обязательную интерпретацию мира человеческих эмоций и оценку этого мира с позиции автора с целью воздействия на этот мир, преобразования его [10, c.18].

Персонаж относится к разряду основных содержательных универсалий. Поэтому эмотивные смыслы, включаемые в его содержательную структуру, обладают особой информативной значимостью в тексте. Эмоции персонажа изображаются как особая психологическая реальность. Совокупность эмоций в тексте – своеобразное динамическое множество, изменяющееся по мере развития сюжета.

Эмотивные смыслы являются семантическими компонентами микротем сложного синтаксического целого. Выделяют:

- фрагментарные эмотивные смыслы (обычно совпадают с микротемой отдельного текстового фрагмента, сложного семантического целого);

- фразовые эмотивные смыслы;

- общетекстовые эмотивные смыслы [37, c. 39].

Семная семасиология характеризуется обилием позиций и подходов к описанию семной структуры слова. Общепризнанными являются представления о структурном характере семемы, её полевой модели, о наличии макрокомпонентов в структуре значения (денотация и коннотация).

Эмотивные смыслы необыкновенно гибки, подвижно и вариативно отражаются в лексической семантике. Основанием единой модели глобального описания всего множества эмотивной лексики может служить сема эмотивности, участвующая в манифестации эмоций в семантике слова. Статус семы не только определяется её позицией в семной структуре слова, но и сам определяет характер манифестации эмотивных смыслов слов.

Словарные дефиниции большей части эмотивной лексики сближаются благодаря общему содержанию, имеющемуся в них. А.А.Уфимцева называет «эту интегративную по сущности и трансформированную по форме выражения общую для целого ряда единиц сущностную часть словарной дефиниции - идентифицирующим предикатом» [76, c.13].

Сема эмотивности, по мнению А.А. Уфимцевой, выступая в статусе категориально-лексической семы, выполняет функцию идентифицирующего и обычно представляет собой аналитическое сочетание, построенное по модели «понятие о чувстве + конкретное наименование какого-либо чувства», например: боязнь - чувство страха, опасения; любить - чувствовать глубокую привязанность к кому-, чему-либо.

Первый компонент модели - основной идентификатор эмотивности, является в представлении А.А. Уфимцевой идентификатором первой степени (ИЭ 1). Обычно он выражается словами обощённой семантики типа «чувствовать – feel», «испытывать – experience». Второй компонент - дополнительный идентификатор эмотивности второй степени (ИЭ 2), замещается чаще всего конкретными наименованиями эмоций типа «любовь - love , страх - scare/fear , ненависть – hatred» и другие. Итак, категориально - лексическая сема эмотивности обычно реализуется сочетанием обобщенного и конкретного предикатов эмотивности (КЛСЭ = ИЭ 1 + ИЭ 2).

В иерархии внутрисемных компонентов категориально - лексическая сема эмотивности занимает одну из первых семантических позиций, т.е. она является зависимой от таких компонентов, как «состояние», «отношение», «действие», «воздействие», «признак», «лицо» и другие. В связи с этим в словарных дефинициях сема эмотивности сливается в единое целое с подобными семами, в результате чего эмоции передаются в языке чаще не как отвлеченные сущности, а как характерные проявления объективной действительности: как состояние, отношение и другое. Например, весело «о наличии веселья, о радостном настроении»; веселеть «становиться веселым»; веселить «вызывать веселье»; веселый «полный веселья»; весельчак «тот, кто имеет веселый нрав»; веселье «радостное настроение».

Базовые идентификаторы эмотивной лексики передают общую идею лексического поля - идею чувства, эмоции как особой психической реальности. Именно они формируют лексическое поле эмоций.

Дополнительные идентификаторы, конкретизируя идею чувства, передают содержание эмоций, которое называют «тоном», «тональностью», «квантом». Тем самым они выполняют классификационно-номинативную функцию. В системе лексики национального языка они представляют систему эмоций так, как она сложилась в жизни человечества и как она осознается человечеством на определенном этапе его существования. Учитывая это, эмотивные смыслы, передаваемые дополнительными идентификаторами, называют денотативно-исходными эмотивными смыслами. Частотность, повторяемость эмотивных смыслов в семантической структуре слова является критерием выбора имени множеств, содержащих эти эмотивные смыслы [76, c.15].

Известный психолог К.Изард включает в мотивационную систему человека 10 фундаментальных эмоций: интерес, радость, удивление, горе, гнев, отвращение, презрение, страх, стыд, вина [51, c.45].

Как видим, исходные эмотивные смыслы совпадают с номинациями базовых эмоций и с самыми частотными словами из множества эмотивной лексики. Следовательно, они составляют семантическое ядро эмотивной лексики.

Если учитывать лексическую манифестацию эмотивных смыслов, то можно отметить, что вершину иерархии занимают семантические противопоставления «любовь – неприязнь», «радость – горе». Эта семантическая оппозиция имеет глобальный характер, так как входит в набор основных семантических противопоставлений, имеющих для народов мира универсальный характер. Вероятно и некоторые другие эмотивные смыслы (грусть, доброта, злость, страх, стыд и т.д.) можно отнести к разряду универсальных, учитывая их широкую представленность в английском и других языках. Таким образом, эмотивные смыслы, отображающие основные человеческие эмоции, - универсальны, а их лексическая манифестация, с разной степенью глубины и в различных аспектах конкретизирующая их, имеет национальную специфику. Исходные эмотивные смыслы из разряда универсальных и составляют основной каркас психического склада личности. Этот каркас обрастает множеством детализированных номинаций. Представления человека о многоликости и многообразии эмотивных нюансов отображаются в лексическом значении слова во внутренней лексической конкретизации за счет различных дифференциaльных признаков, уточняющих категориально - лексическую сему.

Идентифицирующий семный предикат второй степени передаёт сущность эмоции, а уточняющие его дифференциальные семантические признаки определяют её качества, свойства. И только вместе, в различных комбинациях, они передают всё многообразие эмоций. Например, обозначение грусти словами: грусть, депрессия, кручина, меланхолия // sadness, depression, melancholy [51, c.96].

Эмотивные смыслы могут быть представлены в лексической семантике как дополнительные, в статусе дифференциальных сем они уточняют содержательно различные категориально-лексические семы. Например, откровение - откровенное признание, сообщение (КЛС сообщение); курьез - смешной, забавный случай (КЛС событие).

Принято считать, что дифференциальные семы характеризуют отдельные стороны предмета номинации в различных аспектах: субъектно-объектном, собственно определительном, обстоятельственном.

Дифференциальная сема эмотивности принципиально отличается от других представителей этого класса сем: она содержит такого рода информацию, которую призвана обозначать, содержать категориально-лексические семы. По своему содержанию, по денотативной соотнесенности (обозначение чувства), - это предикатная сема, что легко доказывается трансформациями словарных дефиниций. Например, попирать - топтать кого-либо, что-либо, наступать на кого-либо (с презрением) ~ топтать кого-либо, что-либо и испытывать при этом презрение. По позиции в семной структуре слова и по функции - это дифференциальная сема, зависимая от категориально-лексических сем и уточняющая её в различных семантических параметрах. Таким образом, наблюдается совмещение, наложение денотативно-предикативного и функционально-позиционного смыслов, например: балагурить - говорить весело, забавно (КЛС «говорение» + ДСЭ), где дифференциальная сема эмотивности выражает сложный смысл: 1) обозначает определенное эмоциональное состояние (веселье) - денотативно-предикативный смысл; 2) выражает определенное синтаксическое значение (обстоятельственно характеризующее) - позиционно-функциональный смысл. Итак, дифференциальная сема эмотивности - это особая, синкретичная по природе сема, занимающая переходное положение между идентифицирующим предикатом (КЛС) и собственно дифференциальными семами. Фактически это скрытая, включенная предикатная сема, существующая в слове в статусе дифференциальной семы [51, c.53].

Коннотативно-эмотивные смыслы находятся за пределами логико-предметной части значения. Специалисты по коннотации связывают эмотивные смыслы этого типа, прежде всего, с экспрессивной функцией языка, учитывая то, что они лежат в плоскости эмоционального самовыражения говорящего, обнажения его эмоционального состояния и эмоционального отношения (эмотивы-экспрессивы). В связи с этим лексические значения, включающие эмотивные смыслы такого рода, принято считать эмотивно окрашенными или оценочно-экспрессивными. Рассматриваемая лексика обнаруживает двунаправленность процесса номинации: вовнутрь (самовыражение говорящего) и в окружающий мир (эмоциональная оценка его). Эмоциональное отношение, выражаемое к обозначаемому предмету действительности, соотносится в первую очередь с чувствами-отношениями типа «презрение», «пренебрежение», «порицание» или «восторг», «восхищение» и т.п. Набор выражаемых чувств предельно ограничен исходными базовыми эмоциями, варьируемыми в полюсах одобрения / неодобрения.

В итоге наблюдается единое, нерасчлененное обозначение одной лексемой и объекта – источника эмоции говорящего, и самого эмоционального отношения говорящего (оценочно характеризующие слова, слова субъективно-оценочные).

Коннотативная эмотивная семантика имеет выражение в виде системы лексикографических помет. Число помет строго ограниченно, и располагаются они на оценочной шкале переходности в диапазоне от отрицательной до положительной оценки. Вершину классификации этих помет образуют два варианта оценки - положительная и отрицательная, дальше наблюдается их градация в определенном эмотивном регистре с учётом конкретной разновидности эмоций. Коннотативно-эмотивная семантика описывается с использованием 8 основных эмосем: одной эмосемы мелиоративной оценки (ласкательное) и 7 эмосем пейоративной (уничижительной) оценки (шутливое, ироническое, неодобрительное, пренебрежительное, презрительное, грубое, бранное) [51, c.45].

Принципиальное отличие коннотативных эмотивных смыслов от денотативных состоит в том, что они существуют не для отражения мира чувств в действительности, а для отражения эмоционального отношения говорящего к действительности. Отсюда их явная оценочность. Эти смыслы в большей степени актуальны и коммуникативны, форма их существования живая речевая деятельность. В плане содержания их отличает, во-первых, предельная ограниченность, узость круга выражаемых эмоций, во-вторых оценочность.

Семы эмотивности (эмотивы-коннотаты), их манифестирующие, занимают место на периферии лексического значения и выполняют при этом функцию выражения эмоций говорящего и придания слову определенной эмоциональной тональности, в связи с чем слова, содержащие эти смыслы, амбивалентны: они одновременно обозначают объект - источник эмоций (номинативная функция) и выражают эмоционально-оценочное отношение к нему говорящего (экспрессивная функция).

Из вышесказанного можно сделать следующие выводы:

- Опыт человечества в познании эмоций закрепляется в языковых единицах. Эмоции универсальны, а структура эмотивной лексики не совпадает в разных языках, имеет национальную специфику. В связи с этим, выделяются универсальные эмотивные смыслы в лексической семантике.

 - Эмотивная лексика тесно связана с оценочной, но для исследования эмотивной лексики избирать оценочные слова нецелесообразно.

- Основанием единой модели описания всего множества эмотивной лексики может служить сема эмотивности. Она участвует в манифестации эмоций в семантике слова. Занимая разные позиции в семной структуре слова, сема эмотивности может являться главной категориально-лексической или зависимой дифференциальной семой.

- Эмоциональность выражается на всех уровнях языка словообразовательными, синтаксическими, лексическими средствами, включая фразеологию. На словообразовательном уровне важное значение имеет понятие производности. Огромным потенциалом обладает лексика и фразеология разговорного стиля. - Чувства и эмоции практически невозможно выразить с помощью только одного языкового средства. Обычно эмоциональность в речи выражается совокупностью языковых средств разных уровней.
Глава II. Возможности реализации эмотивного кода в художественном тексте 2.1 Общая характеристика компонентов эмотивного текста

 

В системе языка эмотивность рассматривается как семантический компонент слова, в котором объективно существуют её мельчайшие смыслы - эмотивные семы (работы В.И.Шаховского).

Анализ эмотивных текстов позволяет вычленить следующие его компоненты:

- языковые: эмотивная лексика и фразеология, набор эмотивных конструкций, эмоциональные «кинемы» и «просодемы» в лексическом представлении и др.;

- неязыковые: эмоциональная ситуация, которая, в свою очередь включает эмоциональную пресуппозицию, эмоциональные намерения, эмоциональные позиции коммуникантов в момент общения в их общий эмоциональный настрой [84, c.66].

Все это находит формальное выражение в специальных средствах: просодии и кинесике, лексике и синтаксисе, структуре и стилистике, которые выступают в функции сигналов об эмоциональной информации данного текста.

Различают несколько семантических статусов эмотивности в слове: эмотивное значение, эмотивная коннотация, эмотивный потенциал.

Эмотивная семантика может быть представлена в денотативном макрокомпоненте и составлять содержание семантики слова.

Конституентами эмотивного значения являются эмотивные семы. Такая эмотивная семантика характерна для слов-аффективов. Отметим, что с развитием психолингвистики особое внимание уделяется выявлению аффективной стороны слов: слово рассматривается как знак определенной эмоции.

Эмотивная коннотация формируется эмотивными семами, находящимися за пределами логико-предметного макрокомпонента семантики слова. Эмотивные семы сопряжены с определёнными ядерными семами или ассоциируются с ними. Такая эмотивность является вторичной в отличие от эмотивности в статусе эмотивного значения [84, c.60].

Эмотивная семантика может быть представлена в статусе потенциала. В тексте она выражается в словах-символах, ассоциативных словах, а также в «красивых» - «некрасивых», «добрых», «ласковых» - и «злых» словах.

«Работая» таким образом, эмотивность имеет свой способ внедрения в содержание слов, в их внутреннюю оболочку.

Лексическая семантика слова может формироваться из трех компонентов: логико-предметного, эмотивного и функционально-стилисти-ческого.

Логико-предметный компонент обозначает денотат, его функция - номинативно-идентифицирующая.

Эмотивный компонент варьируется в двух видах: значение и сознание (коннотация). Функцией эмотивного значения является самостоятельное выражение типизированного эмоционального состояния или отношения говорящего к «миру» [84, c.63].

Функцией эмотивной коннотации является эмоциональное сопровождение логико-предметной номинации, передающее эмоциональное отношение говорящего к объекту номинирования.

Функционально-стилистический компонент регулирует выбор и употребление слова, семантика которого соответствует конкретной ситуации речевого общения в наибольшей степени. Функционально-стилистический компонент реализует соотнесенность употребления слова с ситуацией общения, со стилевым контекстом.

Анализируя эмотивность в семантике слова, нельзя обойти вниманием и эмотивную валентность данного слова.

Семантическая система каждого слова имеет поле, состоящее из всевозможных ассоциаций. Это «радиусы», которыми данное слово связано с другими словами и понятиями и которые формируют его импликационал и эмоционал. Под эмотивной валентностью понимается способность данной лингвистической единицы вступать в эмотивные связи с другими единицами на основе явных или скрытых эмосем и, тем самым, осуществлять свою активную эмотивную функцию.

Актуализация эмотивной валентности происходит через «неожиданные» (непривычные) для рамок стандартного кода сочетания, а также через сочетания, в которых один или более валентных «партнеров» являются эмотивными, - в таких случаях имеем дело с комбинаторным приращением смысла, которое развивается у слов в контексте целого высказывания.

Высказывания, ломая инерцию шаблонных выражений, усиливают эстетическое воздействие на читателя. Текст становится более личностным, и поэтому такие конструкции делают текст более интимным, проникающим во «внутреннюю» жизнь его автора, в его личность.

Сочетания слов (или отдельные слова), семантика и структура которых помогает установить наличие общей эмотивности и назвать эмоцию, являются эмоциональными дескрипторами [17, c.30].

Приведем пример, иллюстрирующий закономерность отрицательной связи эмотивов в высказываниях:

Higgins: “You won my bet! You! Presumptuous insect! I won it! What did you throw those slippers at me for?”- Liza: “Because I wanted to smash your face. I’d like to kill you, you selfish brute”. (B.Show)

Примером того, как ласкательные стимулы слова вызывают аналогичные реакции – слова: “Oh, my darling baby-girl” he exclaimed. “My beautiful, beautiful Sondra! If you only know how much I love you! If you only know!” – “Ssh! Not a word now! Oh, but I do love you, baby boy!” (T. Dreiser)

Функционирование всех этих закономерностей позволяет предположить, что они работают как различные проявления закона эмотивной воздействующей силы языка. Данные закономерности эмотивной практики текста характеризуют эмотивность в активном плане, вскрывают некоторые семантические свойства эмотивной прагматики.

2.2 Особенности эмотивной номинации

А.А.Леонтьев отмечает, что «язык входит в сложное единство, он - факт одновременно социальный, предполагающий коммуникацию, гносеологический, психический, семиологический, имеющий логико-понятийный и прагматический аспекты» [53, с. 254]. Коль скоро существование эмоций - объективный факт, как и их выражение средствами языка, то при анализе его функций естественно выделять эмотивную функцию, отражающую специфическую коммуникативно-деятельностную потребность человека - передать эмоциональное отношение к тому или иному событию, факту, предмету, явлению окружающего мира. Это отношение является одним из коммуникативных признаков общения, одним из средств удовлетворения потребности в общении. Речевые ситуации переживаются людьми всегда, и это не может не отразиться на их речи. Существует даже такое мнение, что любое высказывание эмоционально, что в речи нет эмоциональной нейтральности [54, 274] . Этот факт можно, вероятно, объяснять тем, что любой коммуникативный акт мотивирован каким-либо интересом: необходимостью высказывания, стремлением воздействовать на получателя/слушателя, потребностью к какой-либо информации и пр. прагматическими причинами [54, 53] .

Одним из позитивных вкладов эмотивизма в теорию спецификации форм человеческой коммуникации является выделение его сторонниками /Огден, Ричарде, Дьюи, Елекмур, Остин, Олстон и др./ эмоционального типа коммуникации. Вопрос о типах языковой коммуникации упирается в вопрос о типах языковых функций. Как известно, единого мнения в этом последнем вопросе до настоящего времени нет. Однако выделение двух базовых функций языка - служить средством осуществления человеческого мышления и служить средством человеческого общения - уже не вызывает возражений. В их взаимосвязи проявляется взаимодействие языка и мышления, а поскольку эмоции включены в структуру сознания, то они сопровождают и ту и другую функцию в различном превалировании рационального и эмоционального в зависимости от ситуации общения и ее цели. В конечном счете, вербальное выражение эмоций осуществляется в коммуникативных целях, в том числе и тогда, когда адресатом является сам говорящий.

В этом плане в лингвистической литературе выделяется эмотивная функция языка, целью которой является осуществление специфической формы эмоциональной коммуникации людей. В любой языковой функции А.В. Бондарко различает две стороны: потенциальную и результативную [16, с. 195-197] . В этом плане нами различается эмотивная валентность языковых единиц, их эмотивная семантика и их эмотивное употребление. А.В. Бондарко справедливо замечает, что «всякое значение формы есть вместе с тем её функция (в том смысле, что выражение этого значения представляет собой назначение данной формы), но не всякая особая функция той или иной формы есть особое значение, поскольку далеко не все разновидности целей употребления форм могут рассматриваться как их внутренние системно значимые признаки» [16, с. 199]. В случае эмотивов эти внутренние системно значимые признаки формируют эмотивную семантику слов и их эмотивную валентность. И та, и другая в процессах реализации подвергается некоторым преобразованиям, и поэтому, как отмечает А.В. Бондарко, в каждом случае такого преобразования есть элемент развития [16, с. 195]. В этом плане можно говорить о бесконечной эмотивной валентности единиц языка и речи, объясняемой взаимосвязью их эмотивной семантики, эмотивной функции, эмотивных употреблений в конкретных речевых актах, в которых эксплицируются всё новые и новые эмотивные реализации. Говоря словами А.В. Бондарко, «появление новых элементов в речевых манифестациях функций может стать основой для изменения и развития самих функций как потенций языковых единиц» [16, с. 197], что справедливо и для эмотивной валентности, семантики, функции.

Формы коммуникации зависят от употребления языка, а оно может быть и эмоциональное. Поскольку эмотивизм отрывал эмоции от интеллекта, он, соответственно, противопоставлял интеллектуальную и эмоциональную коммуникации и на основе тезиса о верифицируемости первой и неверифицируемости второй, отрицал роль эмотивных суждений и эмотивной референции в познании. С позиций сегодняшних достижений психологии и философии данные положения теории эмотивизма легко опровергаются, что находит подтверждение и в лингвистических исследованиях. Так, например, Н.М. Разинкина показала, что в английских научных текстах, которые по Огдену и Ричардсу являются символическим типом коммуникации, где лексика используется только в референциальном значений, широко представлены эмоционально-субъективные элементы языка [69, с. 127]. Н.Я. Сердобинцев на материале русского языка установил, что эмотивно окрашенные единицы вводятся в нехудожественные тексты, т.е. публицистические, научные, деловые, газетные и т.п., уже в первой половине XVIII века [71, с.66]. Этот факт, несомненно, говорит о коммуникативной силе эмоций и о том, что они являются одной из коммуникативно-деятельностных потребностей человека, и поэтому для эмотивных средств языка почти нет запретных зон в многообразию сферах человеческого общения.

Реальность такой потребности человека в эмоциональном типе коммуникации как тактической и стратегической категории объясняет наличие специального эмотивного кода языка и эмотивных средств на всех его уровнях, маркированных специфичной эмотивной семантикой. Другими специфическими параметрами эмоциональной коммуникации являются следующие: её причина - напор чувств коммуникантов, её объект - конкретный получатель или эмоциональный стимул - «виновник». Как заметила Н.Д. Арутюнова, в отдельных случаях причина раздваивается на лицо-виновника и событие-причину, а понятие лица-виновника преобразуется, в свою очередь, в понятие объекта чувств - той мишени, которая принимает на себя рикошет эмоций, названных событийным раздражителем [9, с. 24]. В случае эмоциональной коммуникации эмоциональными являются и стимулы, и интенции, и ситуации, и, как правило, реакции. Целью такой коммуникации является или эмоциональное самовыражение, эмоциональное отношение говорящего к чему/кому-либо, или эмоциональное воздействие на получателя. Функциональным превалированием в данных случаях является процесс выражения, в отличие от неэмоционального типа коммуникации, где превалирует процесс номинации. К её специфике относится и ослабленная способность упреждения вероятностного хода развития эмоциональных речевых действий, и её влияние на качество обратной связи коммуникантов.

Процесс зарождения эмоциональной коммуникации и трансформация эмоций в речевые поступки получает, например, у Д. Дьюи, такое объяснение: слепой импульс превращается в интерес, в план действия в той мере, в какой он реализует запас значения в опыте. Происходит процесс трансформации энергии импульсов в пронизанное мыслью действие, благодаря ассимиляции значения из фона опыта. Упорядочение импульсов и включение их в систему интерсубъектных значений приводит к возникновению эмоциональной коммуникации [36, с.4].

Рассмотрим изложенные тезисы на конкретном примере - эпизоде, взятом из рассказа Ф. О'Коннор «Откровение» (Revelation). В этом рассказе описывается зарождение и реализация эмоции ярости у девушки-пациентки Мэри к одной из других пациенток - фермерше миссис Терпин, ожидающей вместе с ней приема у врача. Объектом эмоции является, эта фермерша - высокомерная расистка, а причиной эмоции ярости - её беспардонная болтливость, в которой обнажается противоречие между внешней респектабельностью, добропорядочностью и высокомерием, самовлюбленностью и набожным лицемерием.

Субъектом описанных в рассказе эмоций группы гнева является Мэри. У других пациентов, ожидавших своей очереди к врачу, разглагольствования миссис Терпин такой внешней реакции не вызвали, поэтому эти люди субъектами выраженной эмоции не стали. Уровень их эмоционального реагирования на её болтовню оказался намного выше, чем у больной Мэри.

Направленная и потому предметная эмоция ярости у Мэри проявилась вербально и кинетически: она с силой швырнула в лицо миссис Терпин книгу, которую пыталась читать вопреки её разглагольствованиям, и попала ей в глаз, потом издала дикий вопль, бросилась на неё и впилась ногтями ей в шею. Глаза Мэри побелели от ярости, голос стал глухим и низким, когда она обзывала миссис Терпин старой премерзкой свиньей и посылала её к черту. Это подтверждает, что эмоции имеют ориентированный характер, так как адресованы определенному объекту, в этом плане можно говорить о субъектно-объектной направленности эмоционального типа вербальных отношений.

Речевые ситуации эмоционально переживаются людьми, и это отражается в их речи. В рассматриваемом примере это выразилось как в авербальном и вербальном эмоциональном выпаде Мэри: "Go back to hell where you came from, you old wart hog!" [111, р.188], так и в эмоциональной реакции миссис Терпин: "I'm not", she said tearfully, "a wart hog, from hell". The tears dried. Her eyes began to burn instead with wrath [111, р.190]. Она долго и очень бурно переживала это оскорбление: ночью не могла уснуть от этого публичного унижения, утром она пожаловалась своим работникам - неграм, ища у них сочувствия, потом даже отправилась на свиноферму, чтобы убедиться, насколько она похожа на старую свинью "How am I a hog? Exactly how I as like them?" [111, р.196].

Как видно из рассказа, данный языковой эмотив, состоящий из комплекса лексических, структурных и просодических эмоциональных элементов, оказался чрезвычайно прагматичным для миссис Tepпин, от него она страдала сильнее, чем от физической боли: Мэри подбила ей глаз, поцарапала её когтями и пыталась её душить (комплекс эмоциональных кинем).

Это тот самый случай, о котором писала К.Д. Арутюнова, здесь причина эмоции раздвоилась на лицо-виновника /миссис Терпин/ и событие-причину /её болтовня/ как событийный раздражитель, а лицо-виновник превратилось в мишень эмоций. Приведенный эпизод иллюстрирует все этапы порождения эмотивного вербального и авербального поступка и его эмоциональную рамку: субъект и объект эмоций, зарождение мотива, выступавшего в роли зачина эмотивного высказывания, формирование эмоциональной интенции /прекратить болтовню миссис Терпин/, вербальная реализация внутренней программы, эмоциональная фонация, просодия и кинесика. В нём же отражен и эвристический поиск нужного аффектива «старая премерзкая свинья» при переходе от субъективной семантики к социальной.

Разумеется, существуют определенные нормы использования эмотивов в речи, на что указывает, например, замечание Р.О. Якобсона о том, что слово horrible в словосочетании the horrible Harry предпочтительнее перед dreadful или terrible [88, с.132]. Но чаще, однако, их отбор и реализация, a порой и окказиональное порождение происходят спонтанно и зависят не только от самой коммуникативной ситуации, но и от говорящей личности.

На вопрос о том, возможно ли общение людей только эмотивами, конечно же, надо ответить отрицательно. Однако имеются некоторые наблюдения, показывающие, что как отклонение от нормы, такое общение в принципе возможно. Так, персонаж Ильфа и Петрова Эллочка Щукина легко и свободно обходилась в общении с людьми тридцатью словами и выражениями, большинство из которых было междометиями: «хо-хо» и «ого», которые в зависимости от обстоятельств выражали иронию, восторг, ненависть, радость, презрение и удовлетворенность.

Указанная возможность указывает, что за аффективами может стоять рациональная информация, многократно свернутая и глубоко «погруженная» в «эмоциональную оболочку».

В эмоциональной коммуникации наблюдаются три разновидности вербализации эмоций коммуникантов.

Во-первых, говорящий может выпустить целую обойму эмотивов, чтобы сбросить свой эмоциональный пар.

Во-вторых, говорящий может не сразу найти нужное слово или вообще не найти его, чтобы выразить им те эмоции, которые он переживает в данный момент. Это касается прежде всего самых сильных эмоций из группы гнева или восхищения. Ср.: "I shall hate you till I die, you cad - you lowdown - "What was the word she wanted? She could not think of any word bad enough. [112, р.238] (K. Mitchell. Gone with the Wind).

"It's - it's" - Colonel Bantry struggled to express himself, - "it's - incredible - fantastic! [106, р.45] (A.Christie. Puzzles). Мотивом выбора слова-оскорбления в первом случае и слова-восхищения во втором является не денотат номината, а та эмоция, которая переживается коммуникантом в момент говорения. Думается, что эмоциональная коммуникация как никакая другая подтверждает справедливость мнения Ю.Н. Караулова, который предлагает основную заповедь современной лингвистической парадигмы «За каждым текстом стоит система знаний» расширить до такой – «За каждым текстом стоит языковая личность, владеющая языковой системой» [39, c. 27]. Этим самым делается акцент на человеческий фактор в языке.

Эмоциональная коммуникация реализует эмотивные компоненты лексического значения в виде эмотивного значения, коннотации или эмотивного потенциала. При этом эмотивный потенциал слова может быть двух видов - внутренний и наведённый. Как коммуникативная сущность, эмотивность слова может быть либо актуализирована, либо эксплицирована, либо наведена. Процесс реализации всех видов эмотивной семантики слова при эмоциональной коммуникации довольно многообразен. В суммативном виде можно назвать, например, следующие его моменты: при переходе от личностных эмоциональных смыслов к языковым формам выражения эмоций коммуниканты либо подгоняют эмотивы под переживаемую ими в данный момент эмоцию, либо наделяют эмотивными смыслами нейтральные «упаковки». И в этом, и в другом случае чаще всего происходит довольно приблизительная вербализация переживаемых эмоций, т.к. язык в значительной степени отстаёт в адекватности их оформления.

Далее, одно и то же эмотивное значение может быть реализовано через множество лексических единиц. Коммуникативный аспект лексической семантики эмотива предполагает смену семасиологического статуса эмотивности: ингерентный потенциал может в коммуникативных целях становиться коннотацией, а коннотация - переходить в эмотивное значение, когда нейтральное или эмоционально-окрашенное слово употребляется в функции аффективов, как в вышеприведенном примере с Эллочкой Людоедкой. Это явление можно определить как коммуникативный динамизм эмотивной семантики слова.

На то, что эмотивность является коммуникативным качеством речи, указывает и такой факт, как включенность одной и той же эмотивной единицы в оба коммуникативных процесса: порождение высказывания и его интерпретация. Одно и то же эмотивно-окрашенное значение в одной и той же коммуникативной ситуации может интерпретироваться отправителем и получателем по-разному. Это зависит от целого ряда моментов: от эмоционального состояния коммуникантов при общении, от иx общего эмоционального индекса (или тренда), от интенции, которые могут часто не совпадать у коммуникантов, от их тезаурусов и пр. Схема этих и других зависимостей разной включенности одной и той же эмотивной семантики в процесс порождения речевого акта и в процесс его интерпретации довольно сложна и открыта в силу неисчислимости этих зависимостей.

В связи с этим представляется наиболее учитывающим его коммуникативный аспект определение лексического значения слова как сущности, с одной стороны, закреплённой за определенным языковым знаком и потому имеющей системный статус, а с другой стороны, - как сущности, преобразуемой в ходе комбинаторики знаков и потому динамической, выявляющей в коммуникативном процессе лишь некие общиe свойства [44, 145].

2.3 Экспрессивные потенции слов

Речь экспрессивна, - пишет В.Н. Михайловская, - если она богата междометиями, эмоциональными усилительными частицами и наречиями, вульгаризмами и т.д.

От эмоционально окрашенной лексики, выражающей, помимо понятийно-предметной соотнесенности, эмоциональное отношение носителей языка к предмету высказывания, мы ограничиваем, с одной стороны, слова, называющие чувства и эмоции, а, с другой – слова, выражающие сами эмоции и волевые побуждения (междометия). Характер отражения объективной действительности в словах, называющих понятия и предметы объективного мира, и в словах, называющих чувства и эмоции, оказывается абсолютно одинаковым [59, с.48].

С эмоциональной лексикой не следует смешивать слова, называющие эмоции или чувства: fear, delight, gloom, cheerfulness, annoy, и слова, эмоциональность которых зависит от ассоциаций и реакций, связанных с денотатом: death, tears, honor, rain.

Оценка, как лингвистическое понятие, определяется нами как закрепленное в семантической структуре слова оценочное значение, которое реализует отношение языкового коллектива к соотнесенному со словом понятию или предмету по типу хорошо-плохо, одобрение-неодобрение и т.д.

Слово обладает оценочным компонентом значения, если оно выражает положительное или отрицательное суждение о том, что оно называет, т.е. одобрение или неодобрение (time-tested method, out-of-date method).

Пример: “I’m glad there is someone in the world who is quite happy, muttered a disappointed man as he gazed at the wonderful statue (О. Wilde. Happy Prince) [115, р. 27].

Экспрессивность, в частности, художественной речи определяется как «высшая степень образности».

Слово обладает экспрессивным компонентом значения, если своей образностью или каким-нибудь другим способом подчеркивает, усиливает то, что называется в этом же слове или в других, синтаксически связанных с ним словах.

Например:

1. The young King was in his own chamber, and through the window he saw the great honey –colored moon hanging in the dusky sky (О. Wilde. The young King) [115, p. 96].

Или в следующих словосочетаниях : Glossy ivy, hot tears, caked snow.

2. Suppose your people will be here to meet you.

Вместо “relatives” people.

Непременное условие экспрессивной образности слова – одновременное восприятие перенесенного признака и новой номинации слова. Только такое совмещение ввиду сохранения предметно-конкретных представлений и признаков, делающих восприятие более конкретным, чувственно-осязаемым, и создает экспрессивно-образное представление, а в лингвистических терминах – экспрессивную образность. E.g.: pitiless sunlight, a low dreamy air.

Для увеличения экспрессивности используются некоторые интенсификаторы (all, ever, even, quite, really, absolutely, so).

Например: His face was so beautiful in the moonlight that the little swallow was filled with pity (О. Wilde. Happy Prince) [115, р. 29].

Экспрессивно-эмоциональная окраска у слова возникает в результате того, что само его значение содержит элемент оценки. Функция чисто номинативная осложняется здесь оценочностью, отношением говорящего к называемому явлению, а следовательно, эмоциональностью. Такие слова, как airhead, bummer; пустомеля, брюзга, разгильдяй и т.п., уже сами по себе в своей семантике несут экспрессивно-эмоциональный заряд. Слова этой группы обычно однозначны; заключенная в их значении оценка настолько явно и определенно выражена, что не позволяет употреблять слово в других значениях.

Эта лексика используется преимущественно в устно-фамильярной, сниженной речи: лентяй, беспардонный; lazy-bones, cut-throat.

Вторую группу составляют многозначные слова, которые в своем прямом значении стилистически нейтральны, однако в переносном значении наделяются яркой эмоциональностью, например, тряпка (о мужчине), болото (об общественной группе); frog (о французе), frost (о провале).

Третья группа - это слова, в которых эмоциональность достигается аффиксацией, большей частью - суффиксами: мамочка, грязнулька, бабуля; drunkard, gangster, scare-monger, kiddo. Однако это явление не столько собственно лексическое, сколько словообразовательное (см. позицию 29).

Подобно лексике, фразеология содержит богатейшие средства речевой выразительности, придает речи особую экспрессию и неповторимый национальный колорит.

Эмоциональные, экспрессивные, оценочные и стилистические компоненты лексического значения нередко сопутствуют друг другу в речи, поэтому их часто смешивают, а сами эти термины употребляют как синонимы или используют термин коннотативное значение.

Коннотация – это тот компонент семантики языковой единицы, с помощью которого выражается эмоциональное состояние говорящего и обусловленное им отношение к адресату, объекту и предмету речи, ситуации, в которой осуществляется данное речевое общение и которые называются в логико-предметном значении этой единицы.

Одной из трудностей семасиологического исследования эмотивности является взаимоинтерпретируемость метапонятий: номинации эмоций, выражение их (словом) и описание (передача) эмоций в тексте/высказывании. Выражение отражения эмоций в семантике слова может быть рациональным, как и выражение в словах, называющих понятия об эмоциях: love, disgust, hatred, anger, horror, happiness, и эмоциальным (в случаях эмотивной номинации): darling, smashing, swine, niger, worm (о человеке), при котором сама эмоция не называется, но манифестируется в семантике слова, передающей через косвенное обозначение эмоциональное состояние говорящего, его чувственное отражение денотата и переживание этого отражения.

Эмоции – это оценка, без оценочного отношения эмоций не бывает. Оценочная сема (объективная или субъективная по отношению к данному референту) извлекается из набора субстанциональных признаков.

Необходимо принципиально различать спонтанное языковое выражение эмоций и осознанное выражение. В словарном корпусе английского языка имеются специальные лексические единицы, передающие описательно эмоциональное состояние характеризуемого. К ним относятся:

a) наречия, описывающие эмоции : icily, viciously, lovingly, furiously, desperately, contemptuously, fiercely, comely garden;

b) глаголы, описывающие эмоции говорящего : to wail, to shrick, to squeal, to whine, to groan, to snap, to grunt, to snort, to bark, to snarl, to shrill, to explode, to swear, to spit, to blaster и другие глаголы эмоциональной речи и не речи : to hate, to love, to despise, to adore, to awe, etc.;

c) существительные, куда включаются и все термины эмоций с предлогом with: with love / malice/ hate/ contempt/ disgust, etc.; существительные, обозначающие физиологические проявления эмоций : tears, laughter, smile, choking, paleness, grimace, redness, etc, bitterness, scorn, joy;

d) прилагательные: angry, scornful, tender, loving, happy, joyous, glad, pale etc.

В силу особенностей своей семантики прилагательные, как часть речи, представляют собой богатый материал для выявления коннотативных признаков. Определенный субъективный характер оценочных прилагательных придает им коннотативную направленность. Однако, с другой стороны, неустойчивый характер денотативного аспекта их лексического значения и зыбкость границ между денотативным и коннотативным аспектами семантики оценочных прилагательных затрудняли отбор материала.

Поскольку прилагательные не имеют своей сферы референции, то на выражение того или иного лексико-семантического варианта прилагательного в речи воздействует семантика существительного, с которым оно сочетается. При сочетании с существительным конкретной семантики прилагательные чаще актуализируется денотативное значение, а с абстрактными, событийными существительными в основном реализуются коннотативные компоненты.

Интерпретация коннотации как явления второстепенного и, следовательно, необязательного представляется не совсем верной, т.к. речь не может состоять только из констатации фактов; говорящий привносит при этом и свое отношение к высказыванию, невольно оценивает его и выражает свои чувства, в процессе номинации в действие приводятся одновременно все аспекты, они действуют как неделимое целое. В пользу коннотации говорит и тот факт, что без неё невозможно объяснить семантику эмоционально-оценочных прилагательных, или семантику фразеологических единиц, где коннотация, как известно, является ведущим компонентом их знания.

Коннотация рассматривается как неотъемлемая и основная часть семантики слова. Коннотация – это дополнительная по отношению к денотативному аспекту информация, накладываемая комплексом экспрессивно-оценочно-эмоциональных элементов, свойственных слову, как единице языка, которая (информация) может стать первостепенной и основной при актуализации в речи. То есть, в зависимости от «поворота» (термин В.Г. Гака), контекста или ситуации она становится основным, главным значением слова, заглушая предметно-логическое значение, отодвигая его на второй план [26, с. 36].

Увеличение эмоциональности, экспрессивности в предложении может достигаться путем употребления нескольких прилагательных, иногда это целый букет прилагательных, которые, каждое отдельно и все вместе, производят эмоциональное воздействие на читателя:

His hair is dark as the hyacint- blossom, and his lips are red, as the rose of his desire [115, р. 39].

Проблема эпитета, как средства выражения личного, оценочного момента в высказывании, является одной из ведущих проблем стилистики. Недаром А.Н. Веселовский считал, что «история эпитета есть история поэтического стиля в сокращенном издании» [22, с. 277].

Как уже отмечалось выше, эпитетом называется слово или словосочетание, содержащее экспрессивную характеристику или словосочетание, содержащее экспрессивную характеристику предмета речи, прилагаемую к наименованию последнего.

В английском языке частое использование эпитетов с конкретными определяемыми создает устойчивые сочетания. Такие сочетания постепенно фразеологизируются, т.е. превращаются во фразеологические единицы. Эпитеты как бы закрепляются за определенными словами. Так, например, в английском языке такие сочетания, как bright face, ridiculous excuses, valuable connections, amiable lady, sweet smile, deep feelings и многие другие становятся общеупотребляемыми словосочетаниями. В них функция эпитета несколько изменена: эпитет по-прежнему выполняет свою основную стилистическую функцию – выявления индивидуально-оценочного отношения автора к предмету мысли. Но для выражения этого отношения автор не создает свои собственные, так сказать, творческие эпитеты, а пользуется такими, которые из-за частого употребления стали «реквизитом» выразительных средств в общей сокровищнице языка.

Эпитет противопоставлен логическому определению. Логические определения выявляют общепризнанные объективные признаки и качество предметов, явлений. В сочетаниях round table, green leaf, large hand, little girl, blue eyes, solid matter и т. д. слова round, green, large, little, blue, solid – логические определения. Однако любое из этих определений может стать эпитетом в том случае, если оно будет использовано не только или не столько в предметно-логическом, сколько в эмоциональном значении. Так, например, прилагательное green в сочетании a green youth является эпитетом, поскольку в этом сочетании реализуется производное предметно-логическое значение “green” молодой и связанное с ним эмоциональное значение.

Эпитеты могут быть выражены существительными и целыми словосочетаниями в синтаксическом формировании приложения. Например, lightning my pilot sits (P.Shelley) [114, р. 20]; the punctual servant of all work, the sun (Ch.Dichens) [107, р. 15]. Эпитеты также являются мощным средством в руках писателя и рассчитаны на определенную реакцию читателя, выражение его эмоционального ответа.

Эмоции многогранны: они затрагивают чувства и опыт, физиологию и поведение, формы познания и концептуализации. Эмоция объединяет в себе разные явления: эмоциональные реакции, которые имеют свой аналог во внешних способах выражения; эмоциональные состояния, которые связаны с внутренним эмоциональным переживанием, не имеющим внешнего проявления.

В языке имеется определенный арсенал эмотивных средств, от которых зависит естественность коммуникации. Исследование англоязычной речи показало, что для создания эмоционального фона эмотивные средства используются в комплексе.

A: Well, do you like fishing?

B: Yes, I sometimes go fishing in a river near my house in Scotland.

A: Well, here it is different. I go fishing on a lake. It’s a hundred kilometers long! (восхищение)

B: A hundred kilometers? (удивление)

A: Yeah! There are fish this big! (хвастовство)

B: Really? (удивление, сомнение)

A: Do you want to go?

B: OK. (согласие, одобрение)

A: Right. You want a fishing line….

Понятие эмотивных средств связано с категорией эмотивности, то есть с выражением эмоций, при котором общение сохраняет свою жизненность, естественность, эмоциональность. Манифестации различных эмоций средствами языка в речи фактически являются коммуникативными функциями этих средств. Особенности самих эмоций, а именно, диффузность, то есть оттеночность эмоций и стягивание, то есть групповой характер эмоций, оказывают влияние на полифункциональность эмотивных языковых средств и создают трудности при понимании и использовании этих средств в коммуникации. Многозначность эмотивных лексических единиц, в том числе и междометий, не вызывает трудностей у носителей языка, так как разнообразные значения подсознательно усваиваются во время общения в социуме на фоне средств, обеспечивающих снятие полисемии в контексте. Яркая эмоциональная окрашенность, оттенки которой чрезвычайно многообразны, характерна для разговорных фразеологических единиц. Она создается как отдельными их компонентами, так и тем образно-метафорическим значением, которое возникает в результате сочетания этих компонентов.

Многие эмоциональные слова, а междометия в особенности, выражают эмоцию в самом общем виде, даже не указывая на её положительный или отрицательный характер. "Oh" , например, может выражать и радость, и печаль, и многие другие эмоции: Oh, I'm so glad; Oh, I'm so sorry; Oh, how unexpected!

2.4 Эмотивы – неологизмы в творчестве англоязычных писателей

 

Большинство лингвистов разделяют мнение, что эмоции являются важнейшим фактором, способствующим лексической и семантической динамике языка. Базовая составляющая лексической динамики языка есть рождение в нём новых слов, обусловленное дефицитом в общенародном языке лексического материала для передачи определенного чувства, эмоции или мысли. Это явление вполне закономерно: ещё в середине прошлого века Л.С. Выготский отмечал отсутствие тождественности между мыслью и её словесным излиянием, а также очевидный недостаток языковых средств для воплощения всех возможных мыслительных и эмоциональных комбинаций, порождаемых человеческим мозгом [25, c.172].

Аналогичное мнение высказывал Ю.Д. Апресян, полагая, что язык мыслей и язык слов не совпадают друг с другом, и что осмысленные фразы, которые произносит носитель языка, являются своеобразным переводом с «языка мысли» на «язык слов», а понимание этой фразы другим человеком есть обратный перевод с «языка слов» на «язык мысли» [4, c. 254]. Из наблюдений Л.С. Выготского и Ю.Д. Апресяна можно сделать вывод, что стремление как можно более точно перевести единицы «языка мысли» на «язык слов» побуждает субъекта привлекать, за не имением прочих, лексические и морфологические средства существующего «языка слов», при этом перестраивая и перегруппировывая их по-новому. В.И. Шаховский отмечает в этой связи: «Мотивами всех эмотивных номинаций являются: эмоции говорящих (психологический мотив), стремление по-новому, оригинально и потому экспрессивно обозначить объекты отражения (прагматический мотив), игра с языком (стилистический мотив). Кроме того, эмотивная номинация объясняется нехваткой словарных единиц для выражения разнообразных эмоциональных отношений применительно к бесчисленным эмотивным ситуациям (мотив необходимости заполнения эмотивных лакун в языке)» [80, c.100].

На фоне большинства современных языков английский язык является одним из самых активных «генераторов» лексических новинок. Эта закономерность отчетливо прослеживается в творчестве современных англоязычных писателей и наиболее ярко проявляется в описаниях эмоционального состояния персонажей.

Проведенное исследование, в основу которого легло сопоставление англоязычных текстовых отрывков, содержащих неологизмы, с их официальными переводами на русский язык показало, что:

1. Английский язык по сравнению с русским проявляет большую терпимость к авторским неологизмам. На русский язык неологизмы обычно переводятся описательно – словосочетаниями, предложениями или фразеологическими клише. За счет этой особенности английские эмотивные высказывания характеризуются компактностью и ёмкостью по сравнению с их переводами на русский:

So I Nureyeved the front steps (J. Barnes, Talking it Over) – Затем я легко, как Нуриев, вспорхнул по ступеням крыльца (Пер. И. Бернштейн) [90, с. 36].

2. В качестве средства эмотивной номинации англоязычными авторами наиболее часто задействуется конверсия и интеграция словосочетания в сложнопроизводный эмотив. По нашим наблюдениям, неологизмы этого типа в большинстве случаев используются английскими авторами для выражения неприязненного, пренебрежительного, насмешливого или умильно-снисходительного отношения персонажа к происходящим событиям или другим персонажам, а также для передачи свойственного персонажу (как правило, одному из главных героев) шутливого, игривого тона:

And she gave him her stupid listen-to-me laugh (J. Fowles, The Collector) – И она издала глупенький смешок, словно бы говоря: «Ах, послушать только, что я такое мелю!» (Пер. И. Бессмертной) [110, р. 56].

3. Как видно из вышеприведенных примеров, переводчики избегают введения неологизмов в русский текст, предпочитая заменять английские неологизмы либо близким по смыслу общеупотребительным русским словом, либо – чаще – целой фразой, передающей суть неологизма. Однако в последнее время прослеживается и другая тенденция: нередко, «вдохновляемые» емким и выразительным англоязычным оригиналом, переводчики начинают смелее обращаться с русским языком и переводят неологизмы неологизмами.

I pedalled the cycle of fear faster and faster as Hubert failed to hubert (T. Fisher, The Thought Gang) – Я раскручивал педали страха все быстрее и быстрее, ибо у Юбера случился очередной «юбертатный период» – он исчез (Пер. А. Нестерова) [109, р. 299].

Надо отметить, что данная тенденция в большей степени характерна для перевода специфической литературы, отличающейся нетрадиционным стилем повествования и (как правило) фантастическим или фантасмагорическим сюжетом (Т. Фишер, С. Фрай, У. Селф и т. п.).

Таким образом, рассуждая об оптимальном способе перевода неологизмов, можно предположить, что главным ориентиром для переводчика должен быть стиль оригинального текста. При переводе более традиционного повествования, возможно, стоит воздержаться от чересчур смелых лексических экспериментов и перевести неологизм описательно, учитывая, что русский язык менее «морфологически либерален», чем английский, и новое слово, органично вписывающееся в структуру английского предложения, может придать его русскому эквиваленту неуместную комичность или вычурность. Однако если автор подлинника сам задает переводчику более свободный тон, задача переводчика – как можно более творчески подойти к русскому языку. Ведь русский, будучи языком синтетическим, по природе своей обладает ничуть не меньшим (если не бóльшим) потенциалом построения новых слов и оборотов, чем английский.

2.5 Реализация эмотивного кода в языковой игре

Под эмотивным кодом языка современная эмоциология (эмотиология) понимает семиотическую систему корелляций между психическими состояниями (эмоциями) коммуникантов и их концептуализацией (семантизацией, вербальными упаковками, т.е. оязыковлением). Наличие эмотивного кода во всех живых языках подтверждается эмоциональной сущностью Homo Loquens: человеком движет не сознание, не рациональность, а эмоция. Примеров тому множество – но модель поведения одна и также: человек (осо)знает «правильно – неправильно», но поступает за счет эмоционального решения часто неправильно: курить вредно, но курит; гимнастику делать полезно, но не делает; воровать, убивать нельзя, но…

Центральная роль эмоций в человеческой психике доказывается и тем, что интеллект никогда не остается один на один без эмоций. Это последнее, по мнению Шаховского, в свою очередь, проявляется в том, что коммуникативная компетенция в качестве одной из важнейших её компонентов включает эмоциональную / эмотивную компетенцию [82, с. 31].

На неразрывную связь экспрессивной, репрезентативной и адаптивной функций языка, равно как и многих других, указывает такая форма речевой деятельности как языковая игра [62, с. 344].

То, что языковая игра является формой выражения эмоций, не может вызывать сомнения, как и то, что она является особой формой этого выражения – высоко интеллектуальной.

Типы и способы языковой игры описаны достаточно полно на материале русского языка В.З.Санниковым и другими учеными. Имеются попытки анализа лингвистической сущности языковой игры (Баранов, Гридина). В.И. Шаховский выделил десять форм языковой игры на основе: межъязыковой омофонии (не лыком shit), концептуальных (Оруэлл, 1984), лексических (clousy), синтаксических (no two doubts about it) блендов; замена букв и звуков (малапропизмы), опущение слогов (studiot), фонетического взаимовлияния (radiar образовано от radio + radar), звуковой транспозиции (tootie образовано от good shoes), антитранскрипции (Xplod), графических преобразований (Fantaстика).

На настоящий момент уже совершенно ясно, что языковая игра не является злокачественным нарушением языковых и речевых норм. Она – результат их оригинального, нестандартного варьирования на базе креативной компетенции коммуникантов в определенном эмотивном дискурсе.

В.И. Шаховский согласен с В.А. Пищальниковой в том, что языковая игра – «один из древнейших механизмов осуществления языковой способности как неосознаваемого владения единицами и структурами языка и порождения смыслов» [65, с. 33]. Примеры языковой игры в русском, немецком и английском языках подтверждают и то, что каждый случай языковой игры останавливает экспликацию «становящегося смысла и новой неустойчиво-стабильной языковой структуры». Нередко такие смыслы всего лишь мерцающие: «I could of // If I would of // But I shouldn’t // So I doudn’t» (O. Nash). Слово doudn’t является изобретенным, смысл его мерцающий, что-то вроде «я не буду». «Пуськи бятые» Л. Петрушевской – целый рассказ из таких изобретенных слов, подобно глокой куздре у Л.В. Щербы, Furry jewelers create distressed stains у П. Фарба [93, р. 155].

Такой вид языковой игры достаточно экстравагантный, т.к. не каждый реципиент готов расшифровать ее смыслы. В процессе речевого общения создание форм языковых игр и их дешифровка реципиентами представляется не всегда адекватной. Создание форм языковых игр осуществляется в рамках эмотивного кода данного языка (здесь не рассматривается межкультурный – иноязычный аспект языковой игры, это – отдельная проблема интерлингвистики). Коммуниканты среднего уровня IQ владеют, в основном, лишь денотативным кодом своего языка (на уровне предметно-логических, рациональных номинаций). По Г.И. Богину эмотивным кодом на уровне понимания языковой игры владеют языковые личности 4-го уровня коммуникативной компетентности. Эти языковые личности понимают, но сами порождать игровые тексты, высказывания или слова не способны. Высшим, пятым уровнем эмоционального интеллекта (и эмоциональной компетенции, соответственно) обладают коммуниканты, которые не только понимают эмоциональные смыслы вербальных игровых форм, но и сами способны их порождать (Хлебников, Пелевин, Пригов, Глебов, Оруэлл, Задорнов, Nash, Cummings) [14, с. 15].

Поскольку при языковой игре происходит трансформация и денотата, и сигнификата и коннотата, а также когнитивных структур, то те же самые тела знаков получают в языковой игре новую синергетику от её продуцента, которую реципиент должен адекватно для себя означить и, тем самым, оживить. И только в этом случае происходит двусторонняя реализация гедонистической функции языковой игры. Представляется возможным воспользоваться рассуждениями Л.Г. Васильева о том, как происходит понимание знака в рамках трансляционного плана, где содержанием для знака служит значение. Л.Г. Васильев пишет: «Значение служит мостиком для перехода к мыслительному уровню. Сначала реципиент обращается к референтной области сигнификата, где происходит распознавание объекта в целом, затем – к десигнативной конвенциональной части с определением общепонятийных характеристик распознанного объекта. Далее процесс распознавания проходит по двум линиям. Во-первых, реципиент «вызывает» из памяти свои индивидуальные знания о данном объекте, формируя индивидуальное поле своего сигнификата и перевод его в операционный (трансляционный) план, соотнося его с образом тела знака и значением. Во-вторых, для того, чтобы декодировать индивидуальное поле сигнификата, реципиент сообщения должен обратиться к используемым отправителем сообщения кодировкам слова, высказывания и текста, которые отражают индивидуальное поле сигнификатов продуцента» [18, с. 67].

Эмотивная интрига языковых игр всех видов и форм как раз и заключается в модулировании между референтной областью сигнификата и денотативной конвенциональной частью (узнаваемой) и постигаемой (осмысляемой) реципиентом и продуцентом на уровне эмотивной динамической эквивалентности (т.е. при совпадении с максимальной апроксимацией интенциональной и актуальной эмотивной прагматики языковой игры). Некоторые из «фоменкизмов» – яркий тому пример (см. приложение 1).

В одной из своих работ В.И. Шаховский предложил понятие «эмотивная валентность», как потенциальный смыслообразующий фактор и фактор расширения зоны сочетаемости единиц языка и речи. За счет потенциальной эмотивной валентности как кодового компонента эмотивности языка, которая фактически является бесконечной, возможно безграничное речесмыслопорождение в бесконечных ненормированных сочетаниях. Для всех видов, типов и форм языковых игр эмотивная валентность является важнейшим внутрисистемным механизмом, входящим в эмотивный код языка [80, с. 154].

В.А. Пищальникова отмечает, что «язык, как семиотическая система не накладывает никаких ограничений на смысл. Эти ограничения накладываются ментальными стереотипами, поведенческими нормами, социальными институтами. Потенции означивания у языка бесконечны, отсюда и бесконечны сочетательные способности» [66, с. 102], (см. приложение 2).

Языковая игра, как проявление лингвопластики, выступает в роли коммуникативного локуса реализации эмотивного кода языка: это всегда одновременная реализация эмотивной и когнитивной, гедонистической, экспрессивной и прагматической функций языка. Анализ категории языковой игры еще раз убеждает в том, что коммуникативная функция языка/речи никогда не реализуется в каком-либо одном аспекте: это всегда интеграция нескольких ее аспектов, в разных коммуникативных локусах – в различных их сочетаниях, производящих различные коммуникативные / эмоциональные эффекты.

Тот факт, что и (ре)продуцент и реципиент безсознательно знают правила языковой игры и понимают её, указывает на ее кодированность и на врожденную способность человека играть с другим человеком с помощью языка. Играют все, но по-разному (писатели, поэты, дети). Языковая игра – не только вид развлечения и эмоциональной фатики, фасцинации, это – прежде всего форма проявления креативной способности языковой личности и ее эмоционального интеллекта. Как пишет Б.Ю. Норман, «…игра – постоянное состояние человека» [62, с. 187].

Итак, сделаем выводы:

- Эмотивную функцию можно понимать как реализуемую (процесс) и как реализованную (результат).

- Эмоции имеют ориентированный характер, т.е. субъектно-объектную направленность эмоционального типа вербальных отношений.

- За аффективами стоит рациональная информация, многократно свернутая и глубоко «погруженная» в «эмоциональную оболочку».

- Эмотивную валентность следует выделять среди различных типов валентности языковых единиц как вариант семантической валентности, квалифицируя ее как одну из внутрисемных предпосылок успешной коммуникации.

- Лексема, содержащая в своем значении эмотивный элемент и вступающая в «неожиданные» связи с другими лексемами, способна влиять на построение целого высказывания и одно и то же эмотивное значение может быть реализовано через множество лексических единиц.

- Каждый речевой акт индивидуален, и количество эмотивных смыслов по причине бесконечных смысловых валентностей не поддается исчислению.

Глава III. Анализ эмотивного кода на примере комиксов и повести Г. Джеймса «Поворот винта»

3.1 Эмотивность в соотношении вербальной и изобразительной составляющих комикса

 

На наш взгляд, читательское ожидание от массового развлекательного текста включает в себя предвосхищение уже знакомых эмоциональных переживаний, поиск идентичности в процессе прочтения эмотивной информации. У. Эко полагает, что сколь бы не был велик критический настрой читателя дамского романа, его душа все равно будет тронута описываемыми событиями. Произведения этого жанра просто созданы для того, чтобы над ними плакали, сопереживая амурным страданиям персонажей. «Вы не станете утверждать, что ощущаете одну лишь соль во вкусе медового леденца. Даже если вы обладатель высокой культуры и считаете, что превосходно владеете своими эмоциями» [96, р. 133].

Массовая культура естественно упрощает палитру эмоциональных переживаний, сводит её к стереотипам. Следует согласиться с П.С. Гуревичем в том, что «массовая коммуникация эксплуатирует чувства, которые как бы обретают надындивидуальный характер. Она перехватывает и «обобщает», т.е. обезличивает, различные эмоциональные состояния – страстную любовь, глубочайшую тоску, исступленную ярость, безумную одержимость, отчаянную панику, радостное жизнелюбие и мертвящее оцепенение. Все это превращается в эмоциональные трафареты» [34, с. 36].

Определенная совокупность эмоциональных переживаний имманентна прочтению текстов, принадлежащих единому жанру. Известно, что жанр выступает в коммуникации как образец для создания текстов и в большей или меньшей степени сообщает содержательному и выразительному семиотическим планам текста конформность своему жанровому канону. Жанровые конвенции предполагают наличие явных или неявных договоренностей, которые существуют в сознании отправителей и получателей текстов [34, с. 16]. В ходе рецепции эти договоренности в большинстве случаев реализуются, т.е. получатель текста признает, что его ожидания от текста оказываются оправданными. В случае паралитературного текста этот тезис получает следующую трактовку: читатель паралитературного текста испытывает удовольствие от текста и одновременно получает удовлетворение от мысли, что его выбор оказался правильным.

Как известно, благодаря психологическим исследованиям эмоциональных процессов, эмоцию можно интерпретировать как способность к пристрастному отражению действительности, что даёт возможность трактовать эмотивность как материальное воплощение в знаках текста окружающей действительности, которая пристрастно отражена под воздействием эмоции. Эмотивно маркированное содержание служит сверхподчеркнутой реализации замысла высказывания. Что позволяет рассматривать эмотивность текста в рамках теории коммуникативного детерминизма. Обратим внимание на то, что для достижения высокой прагматичности авторских смыслов необходимо функциональное единство формальной организации текста, что в комиксе будет проявляться во взаимодействии гетерогенных составляющих различных кодов, которые находят свою реализацию в рамках трех информационных рядов. Из этого следует, что эмотивность находит свое выражение как в форме текстовых универсалий, так и в приёмах стилевой организации произведения. Эмотивность, в этой связи, получает определение интегрального качества текста. Отметим, что коммуникативность представляется центральным качеством текста (в случае комикса как формы художественнного текста), а эмотивность (выступая в качестве частной категории) находит свое место в пределах общей коммуникативной канвы произведения.

В отечественной науке, благодаря становлению такой парадигмы научного знания как лингвистика эмоций (Шаховский, Гак, Болотов, Маслова), под эмотивным аспектом текста принято считать наличие в его формальной организации высказывания в пределах одного или более предложений, передающего «наряду с фактуальной и эмоциональную информацию (или одну только её) с помощью как минимум одного эмотивного средства, лингвистического или паралингвистического, выражающего определенную эмоцию, более или менее адекватно сознаваемую всеми коммуникантами в данной ситуации» [82, с. 60]. Здесь следует отметить участие в манифестации эмотивности как языковых, так и неязыковых форм, которым имманентна различная степень дискретности. Думается, что подобная дуальность формальных составляющих эмотивности лежит в основе различных толкований её природы, при этом экстралингвистические компоненты проявляют значительную тенденцию к имплицитности, в отличие от эксплицитных лингвистических средств. С одной точки зрения, эмотивность сводится к набору категорий, функционирующих в рамках текста, с другой – эмотивность выражается непонятийно и её проявления следует рассматривать как смутные, переменчивые явления, внеязыковые по своей природе.

Все сигнификативное пространство комикса представляет собой проявление авторской субъективности: от рисунка до выбора и манеры изображения языкового знака. Данная субъективность является фактором, маркирующим процессы коммуникации и восприятия текста. В духе баpтовского понятия «удовольствие от текста» Паскаль Лефевp предлагает pассматpивать сенсуальное прочтение комикса (lecture sensuelle), при котоpом акцент общения переносится на общение читателя с формальным компонентом комикса: гpафическим стилем, динамикой смены кадров, способом повествования той или иной истоpии. «Чувства и эмоции читателя вовлечены в динамический пpоцесс изучения фоpмы. Состояние духа читателя (на момент интеpпpетации), его веpования, ценности, привычки и ожидания опpеделяют пpоцесс такого воспpиятия. Невозможно описать интеpпpетиpуемое таким обpазом произведение в строго научных терминах» [95, р. 5].

В середине XX в. комикс — один из популярнейших жанров массовой культуры. Современные комиксы в основном утратили комический характер, их сменили комиксы «ужасов» — о преступлениях, войне, псевдоисторические комиксы, а также комиксы, упрощённо перелагающие произведения классиков.

Комикс — это единство повествовательного текста и визуального действия. Важен также принцип передачи диалога при помощи филактера. В Древней Греции филактерами назывались амулеты и талисманы, которые люди носили на себе. В применении к комиксу филактер означает словесный «пузырь», который выдувается из уст персонажа. Внутри него заключена укороченная прямая речь, реплика, обращенная к партнеру. По своей природе комикс диалогичен, ему свойственна парность героев, он тяготеет к драматургическому принципу. Классический газетный комикс состоит из четырёх или шести рисунков, связанных единством времени и действия повторяющихся героев. В пределах ограниченного пространства всякий раз происходит завязка и кульминация события, которое парадоксальным образом сохраняет «открытый конец» (бесконечное «продолжение следует») [99, с. 287].

Наличие в комиксе нескольких информационных рядов (буквенного, графического) позволяет изучать их сравнивая, а также рассматривать складывающиеся между ними разнообразные отношения. Одним из важных вопросов является проблема декодирования эмотивной информации, заложенной в разных компонентах комиксов: в буквенном тексте и в графике.

Обратим внимание на то, что для адекватного декодирования рисованной эмоции релевантны изображения кинем и верное истолкование их значения. В случае материализации эмоций посредством буквенного текста они предстают в виде аффективов (Ah!) или коннотативов (Sоt, que je suis!).

Исходя из того, что эмотивность является текстовой категорией, можно предположить, что при декодировании эмоций, переданных буквенным текстом, показатели буквенного декодирования комикса более адекватны по сравнению с эмоциями переданных только графикой. Данное предположение нуждалось в экспериментальной верификации.

Целями эксперимента, проводимого по методу свободной интерпретации эмотивной информации, являлись проверка гипотезы об эмотивной нагрузке компонентов комикса и изучение особенностей декодирования эмоций, переданных графикой или буквенным текстом [41, с. 97]. Существо эксперимента заключалось в том, что каждому информанту представлялся комикс, список эмоций и карточка (лист бумаги с номерами кадров комикса). Испытуемый изучал нужный компонент комикса и записывал в карточку (против номера кадра) название эмоций, которые он в нём обнаружил.

При декодировании эмотивной информации испытуемые в среднем распознали 3,125 эмоций в буквенном тексте и 8,875 в графике каждого кадра комикса. Обилие графических эмоций сочетается с тем, что информанты называли зачастую противоположные, взаимоисключающие эмоции.

Информанты, работавшие с буквенным текстом, показали более адекватное декодирование эмотивной информации.

Графический информативный ряд представляет читателю большое количество эмоций, которые проверяются, объясняются, дублируются или отодвигаются буквенным текстом. Результаты эксперимента можно суммировать следующим образом: функция буквенного текста заключается в коррекции и уточнении эмотивного смысла, представленного графикой, что, впрочем, не исключает возможности его дублирования. Таким образом, разные компоненты комикса могут обладать эмотивной нагрузкой и делать её прагматичной для читателя.

3.2 Эмотивное пространство в произведении Генри Джеймса «Поворот винта»

В качестве материала исследования эмотивного пространства завершённого речевого произведения была выбрана повесть Генри Джеймса «Поворот винта», так как в данной повести обнаруживается множество различного рода эмотивных смыслов.

Как отмечает Л.Г.Бабенко, основополагающими категориями художественного текста, являющимися носителями субъективного и объективного, являются автор и персонаж, которые всегда занимают центральное положение в художественном произведении. Чувства, которые автор приписывает персонажу, предстают в тексте как объективно существующие в действительности (диктальные), а чувства, испытываемые автором и выражаемые им, имеют субъективную окраску (модальные). В целостном тексте гармонически переплетаются диктально-эмотивные смыслы (уровень персонажей) и модально-эмотивные смыслы (уровень авторского сознания), совокупность которых и составляет ядро эмотивного содержания текста [10, с. 97].

В художественной литературе обнаруживается двойная психология персонажей и автора, находящихся в сложных, порой антагонистических отношениях.

Необходимо отметить, что персонаж в литературном произведении – это схема, скелет, который обрастает плотью смысла только в контексте всего произведения и прежде всего в контексте авторских интенций, так как автор интонирует каждую подробность свого героя, каждую его черту, каждое событие его жизни, каждый его поступок, его мысли, чувства.

Эмотивные смыслы, включенные в структуру образа персонажа разделяются на фразовые, фрагментные и общетекстовые.

Присутствие авторской точки зрения в ходе повествования осуществляется самыми разными способами лексического развертывания эмотивной лексики в тексте: от минимального контекста до текстового фрагмента. При этом субъектом модуса эмотивной квалификации может быть и сам автор-повествователь, и персонаж.

Проанализируем эмотивные смыслы в повести Генри Джеймса «Поворот винта». Семантический анализ эмотивной лексики, извлеченной из повести Генри Джеймса «Поворот винта», даёт общее представление о богатом наборе эмоций, которые создают сложные психологические портреты персонажей, формируют политональную эмотивную семантику данной повести. Доминирует по частотности и по текстовой значимости лексика таинственности, а иногда и мрачности:

…agitation…;…all the rest of the scene had been stricken with death…;… My heart had stood still for an instant with the wonder and terror …; …it's too monstrous…; и.т.д.

Анализ эмотивных смыслов в структуре образов персонажей показывает, что Г.Джеймс использует самые разнообразные лексические, синтаксические, собственно текстовые способы отражения эмоций. Например, чрезвычайно активно представлены фразовые эмотивные смыслы, фиксирующие все мгновенные эмотивные реакции персонажей на происходящие события: …Mrs. Grose took it as she might have taken a blow in the stomach…;…This drew from me, in the state of my nerves, a flash of impatience…; и.т.д. [94, с. 105]

Эмотивный диалог активно используется для передачи внутреннего состояния главной героини после встречи с потусторонними силами: “She has told you?" she panted. "Not a word -- that's the horror. She kept it to herself! The child of eight, that child!" Unutterable still, for me, was the stupefaction of it. Mrs. Grose, of course, could only gape the wider. "Then how do you know?" "I was there -- I saw with my eyes: saw that she was perfectly aware." "Do you mean aware of him?" "No -- of her." I was conscious as I spoke that I looked prodigious things, for I got the slow reflection of them in my companion's face. "Another person --this time; but a figure of quite as unmistakable horror and evil: a woman in black, pale and dreadful -- with such an air also, and such a face! -- on the other side of the lake. I was there with the child -- quiet for the hour; and in the midst of it she came." "Came how -- from where?" "From where they come from! She just appeared and stood there -- but not so near." "And without coming nearer?" "Oh, for the effect and the feeling, she might have been as close as you!”

Наличие в этом отрывке большого количества эмоционально окрашенной лексики, а также присутствии восклицательных предложений говорит о тревожном внутреннем состоянии обеих героинь.

Общетекстовый эмотивный смысл связан с глобальной ситуацией повести – ситуацией «поворота винта» в жизни гувернантки и двух детей, которая связана с эффектом тайны и недосказанности, примененном автором.

Присутствует большой спектр слов с коннотативным значением что позволяет яснее раскрыть образ автора данного произведения. Например, в отрывке на странице 16 мы можем проследить как сквозь размышление главной героини автор пытается передать эмоциональную тональность происходящих событий. Автор как бы вступает в повествование, используя эмоционально окрашенную лексику, подбирая слова таким образом, чтобы читатель воспринимал трагизм невозможности понимания ситуации как часть самого повествования. При этом даже в размышлениях гувернантки лексика имеет немного мрачный или угнетающий характер, подчеркивая тем самым основную атмосферу произведения.

Таким образом, на основе исследования комиксов и художественного текста как завершенного речевого произведения, можно сделать следующие выводы:

- эмотивность участвует в реализации такой текстовой категории как целостность, последняя находит отражение как в формальной организации текста, так и в обращении к стилистическим текстовым компонентам;

- при относительно безграничном многообразии текстовых эмотивных смыслов можно выделить две типологических разновидности: эмотивные смыслы, включенные в структуру образа персонажа, и эмотивные смыслы, включенные в структуру образа автора;

- эмотивность текста может передаваться как эмоционально окрашенной лексикой так и пунктуацией;

- исследование комикса как текста, в котором соединяются вербальная и изобразительная составляющие, позволяет обнаружить эмотивную нагрузку как в вербальной, так и в изобразительной части комикса;

- вместе с тем вербальная составляющая даёт более четкое представление о типе эмоции.

Заключение

Лингвистику давно уже интересуют проблемы текста, решение которых обещает пролить свет на многие кардинальные вопросы семантики. Лингвисты пришли к мнению, что только речь является информативной, а язык – код, который должен быть приведен в действие, и что благодаря речи и тексту вскрываются все новые и новые имплицитные выразительные силы языка и его номинативные потенции.

Коммуникативной лингвистикой установлено, что люди общаются при помощи текста, а не при помощи предложений, и на этом основании текст считается коммуникативной единицей. Общение (речевой акт) имеет ряд координат – компонентов текста, среди них: говорящий, слушающий, время, место, цель и пр. сюда следует добавить и эмоциональный компонент, который регулирует соотношение всех других компонентов текста с человеческим фактором коммуникантов: их психическим состоянием в момент общения, общим эмоциональным настроем, взаимоотношениями.

В ходе проведенного исследования нами были выявлены характеристики компонентов эмотивного текста, выражающих эмоциональные отношения / состояния говорящих с целью изучения теоретических аспектов взаимосвязи эмоций человека и языка, определения роли эмоций в текстообразовании; представления общей характеристики компонентов эмотивного текста; описания основных эмотивных смыслов эмотивной лексики текстов; анализа особенностей эмотивной номинации в творчестве современных англоязычных писателей; определения эмотивного пространства в произведении Генри Джеймса «Поворот винта».

Опыт человечества в познании эмоций закрепляется в языковых единицах. Эмоции универсальны. В связи с этим, выделяются универсальные эмотивные смыслы в лексической семантике. Вместе с тем структура эмотивной лексики не совпадает в разных языках, имеет национальную специфику.

Эмотивная лексика тесно связана с оценочной, но для исследования эмотивной лексики избирать оценочные слова нецелесообразно. Основанием единой модели описания всего множества эмотивной лексики может служить сема эмотивности. Она участвует в манифестации эмоций в семантике слова. Занимая разные позиции в семной структуре слова, сема эмотивности может являться главной категориально-лексической или зависимой дифференциальной семой разговорного стиля. Чувства и эмоции практически невозможно выразить с помощью только одного языкового средства. Обычно эмоциональность в речи выражается совокупностью языковых средств разных уровней.

Существование законов, закономерностей, правил, тенденций функционирования языка как его семантических категорий не подлежит сомнению. Познание лингвистических законов, закономерностей и правил, их сознательное использование в речи способствует увеличению воздействующей, т.е. прагматической силы языка говорящих, что имеет большое значение в учебной, воспитательной, пропагандистской работе. Прагматический эффект коммуникации, тем более на иностранном языке, прямо зависит от искусства владения правилами построения эмотивного текста.

Библиографический список

1.         Александрова, Ю.О. Опущение эмотивности при переводе: интерференция или прагматическая адаптация? [Электронный ресурс] / Ю.О. Александрова. - Санкт-Петербург. - Код доступа: http://www.phil.pu.ru/depts/02/anglistikaXXI_01/3.htm.

2.         Амосова, Н.Н. О некоторых типовых конструкциях в английском языке [Текст] / Н.Н. Амосова //Вестник ЛГУ. -1999. - Вып. 2. № 8. – C 103-104.

3.         Амосова, Н.Н. Основы английской фразеологии [Текст] / Н.Н. Амосова. - Л., 2000. – 215c.

4.         Апресян, Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики [Текст] / Ю.Д. Апресян. - М.: Наука, 2001. – 328с.

5.         Арбекова, Т.И. Лексикология английского языка [Текст] /Т.И. Арбекова. - М., 2003. – 240 с.

6.         Арнольд, И.В. Семантическая структура слова в современном английском языке и методика её исследования [Текст] /И.В. Арнольд. - Л., 2004. – С. 115-117.

7.         Арнольд, И.В. Стилистика современного английского языка [Текст] /И.В. Арнольд. - М., 2005. - 266с.

8.         Арутюнова, Н.Д. Предложение и его смысл [Текст] /Н.Д. Арутюнова// Язык о языке. - М.: Языки русской культуры, 2000. – С. 24-45.

9.         Арутюнова, Н.Д. Наивные размышления о наивной картине языка [Текст] / Н.Д. Арутюнова // Язык о языке. – М.: Языки русской культуры, 2000. – С. 7-23.

10.      Бабенко, Л.Г. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и практика: Учебник. Практикум [Текст] /Л.Г. Бабенко. – М.: Флинта; Наука, 2003. – 496 с.

11.      Баранов, А.Н. Введение в прикладную лингвистику [Текст] / А.Н.Баранов; Моск. гос. ун-т им.М.В.Ломоносова. - 3-е изд. - М.: URSS, 2007. - 357 с.

12.      Барсукова, И.В. Систематизация лингвистических концептов эмоциональных состояний [Текст] /И.В. Барсукова // Вестник САМГУ. – 2008. - № 4 (63). – С.3-18.

13.      Бахтиозина, М.Г. Языковое исследование взаимодействия образа автора и образа рассказчика в персонифицированных текстах [Текст] /М.Г. Бахтиозина // Сб. науч. и науч.-метод. тр. каф. теории преподавания иностранных языков. –М., 2008. - Вып. 5. - С. 11-16.

14.      Богин, Г.И. Тексты, возникшие в ходе языковой игры [Текст] / Г.И Богин // Филология. — Краснодар: СО РАН, 2007. – Вып. 10. – С. 14-20.

15.      Богуславский, В.М. Оценка внешности человека [Текст] /В.М.Богуславский. – М.: АСТ, 2004. – 254с.

16.      Бондарко, А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики. [Текст] /А.В. Бондарко. – М.: Языки славянской культуры, 2009. – 736 с.

17.      Валюсинская, Э.В. Вопросы изучения диалога в работах советских лингвистов [Текст] /Э.В. Валюсинская // Синтаксис текста. – М., 2007. – 389 с.

18.      Васильев, Л.Г. Рефлексия и представление содержания текста [Текст] /Л.Г.Васильев // Мысли о мыслях. Т.3. Ч.2. – Новосибирск: СО РАН, 1999. - С. 65-85.

19.      Вежбицкая, А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики [Текст] /А. Вежбицкая. – М.: Языки русской культуры, 2001. – 293с.

20.      Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание [Текст] /А. Вежбицкая. – М.: Русские словари, 1996. – 197с.

21.      Вердиева, З.Н. Семантические поля в современном английском языке [Текст] /З.Н. Вердиева. – М., 2006. - 106 с.

22.      Веселовский, А.Н. Вопросы теории и психологии творчества[Текст] /А.Н. Веселовский.– Харьков, 2003. – т. II, вып. I.- 307с.

23.      Вольф, Е.М. Функциональная семантика оценки [Текст] /Е.М. Вольф. – М.: Комкнига, 2006. – 158с.

24.      Выготский, Л.С. Мышление и речь [Текст] /Л.С. Выготский. – М.: Педагогика, 2004. – 280с.

25.      Выготский, Л.С. Учение об эмоциях [Текст] /Л.С. Выготский. – М.: Педагогика, 2006. – 222с.

26.      Гак, В.Г. К типологии лингвистических номинаций [Текст] /В.Г. Гак // Языковая номинация: Общие вопросы. – М.: Наука, 2007. – С. 35-44.

27.      Гак, В.Г. Грамматика и тип словаря [Текст] /В.Г. Гак // Слово в грамматике и словаре. – М., 2007. – С. 42-51.

28.      Гальперин, И.Р. Информативность единиц языка [Текст] /И.Р. Гальперин. – М., 2009. – 201 с.

29.      Гальперин, И.Р. К проблеме дифференциации стилей речи. [Текст] /И.Р. Гальперин // Проблемы современной филологии. – М., 2008. – С. 87-103.

30.      Гальперин, И.Р. Системность контекстно-вариантных форм членения текста [Текст] /И.Р. Гальперин //Русский язык: текст как целое и компоненты текста. – М.: Наука, 2005. – 318 с.

31.      Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования [Текст] /И.Р. Гальперин. – М.: Высш. шк., 2000. – 192 с.

32.      Гинзбург, Р.С. Значение слова и методика компонентного анализа [Текст] /Р.С. Гинзбург // ИЯШ, 1999. - № 5. – С. 20-24.

33.      Глаголев, Н.Я. Языковая экономия и языковая избыточность в синтаксисе разговорной речи [Текст] /Н.Я. Глаголев. – Автореферат, М., 2009. – С. 31-45.

34.      Гуревич, П.С. Разрушительное в человеке как тайна [Текст] /П.С. Гуревич // Анатомия человеческой деструктивности. – М.: Республика, 2004. – С. 3-15.

35.      Гуревич, П.С. Методологические основы психологии [Текст] /П.С. Гуревич. – М.: МГУТУ, 2004. - 124 с.

36.      Дьюи, Дж. Реконструкция в философии; Проблемы человека [Текст] / Пер. с англ., послесл. и примеч. Л. Е. Павловой. — М.: Республика, 2003. – 736 с.

37.      Ершова, С.Н. Категория эмотивности в жанре дневника // II Международные Бодуэновские чтения / под общ. ред. К.Р. Галиуллина, Г.А. Николаева. – Казань: Издательство Казанского университета, 2003. – Т.1. – 346с.

38.      Иванова, И.П. Бурлакова, В.В. Почепцов, Г.Г. Теоретическая грамматика современного английского языка [Текст] /И.П. Иванова, В.В. Бурлакова, Г.Г. Почепцов. – М.: Высш. шк., 2006. – 288 с.

39.      Караулов, Ю.Н.. Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка [Текст] /Ю.Н. Караулов. – М.: Наука, 2009. – 208 с.

40.      Кассирер, Э. Философия символических форм. – М.: Университетская книга, 2002. – 950 с.

41.      Козлов, Е. В. Коммуникативность комикса в текстуальном и семиотическом аспектах [Текст] /Е.В. Козлов. – М.: Наука, 1999. – 368 с.

42.      Козлов, Е.В. Комикс как явление лингвокультуры: знак – текст – миф [Текст] / Е.В. Козлов. – Волгоград: ВолГУ, 2002. – 220 с.

43.      Комлев, М.Г. Компоненты содержательной структуры слова [Текст] / М.Г. Комлев. – М.: Комкнига, 2006. – 192с.

44.      Коммуникативные единицы языка: Всесоюзная научная конференция /тезисы докладов/. – М.: Образование, 2006. – 294с.

45.      Колобаев, В.К. Функциональный анализ слов широкой семантики в английской научной литературе [Текст] /В.К. Колобаев // Вопросы анализа специального текста. – Уфа: УГУ, 2003. – 176 с.

46.      Колшанский, Г.В. О природе контекста [Текст] / Г.В. Колшанский // Вопросы языкознания. Вып. №1. – М.: Наука, 2003. – С. 48-52.

47.      Колшанский, Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке [Текст] /Г.В. Колшанский. – М.: Наука, 2007. – 153 с.

48.      Кубрякова, Е.С. Коммуникативная лингвистика и проблемы семантики [Текст] /Е.С. Кубрякова // Коммуникативные единицы языка. – М.: Иностранные языки, 2000. – С. 108-115.

49.      Кутузов, Л.Ф. Практическая грамматика английского языка [Текст] /Л.Ф. Кутузов. – М.: Вече, 2008. – 448с.

50.      Кухаренко, В.А. Интерпретация текста: Учебник для студ. филолог. спец. – 3-е изд., испр. [Текст] /В.А Кухаренко. – Одесса: Латстар, 2002. – 292 с.

51.      Изард, К.З. Психология эмоций [Текст] /К.З. Изард. – СПб.: Питер, 2007. – 464с.

52.      Левина, О.А. Репрезентация эмоциональных состояний персонажей в английском художественном тексте [Текст] / О.А Левина. – М., 1999 - 481 с.

53.      Леонтьев, А.А. Психофизиологические механизмы речи [Текст] / А.А. Леонтьев // Общее языкознание. – М.: Международные отношения, 2000. – 443с.

54.      Леонтьев, А.Н. Психологическое исследование речи [Текст] /А.Н. Леонтьев // Избранные психологические произведения: В 2 т.- Т.1. – М.: Психология, 2009.- 591с.

55.      Лукьянова, Н. Н. Лингвистическая интерпретация текста как способ моделирования фрагмента языковой картины мира [Текст]/ Н.Н. Лукьянова. – Барнаул: Миф, 2000. – 269с.

56.      Маслова, В.А. К построению психолингвистической модели коннотации [Текст] /В.А. Маслова // Вопросы языкознания. – 2009.- № 1. – С. 19-22.

57.      Медникова, Э.М. Семантика слова. Новые аспекты. [Текст] /Э.М Медникова // Формальные и семантические аспекты слова. Калинин: 2009. – С. 10-17.

58.      Миронова, Н.Н. Дискурс-анализ оценочной семантики [Текст] /Н.Н. Миронова. – М.: НВИ-Тезаурус, 2007. – 158с.

59.      Михайловская, В.Н. Эмоциональный компонент лексического значения слова и контекст [Текст] / В.Н. Михайловская // Теория и методика преподавания германских языков: сб. науч. тр.. – СПб.: Питер, 2002. – С. 42-50.

60.      Наер, В.Л. Семантическая несовместимость лексических единиц как источник информативности некоторых стилистических приёмов [Текст] /В.Л. Наер // Лингвистика текста. – М., 2006. - Вып. №103. – С. 78-79.

61.      Николаевская, Р.Р. О функционировании существительного широкой семантики в современном английском языке [Текст] / Р.Р. Николаевская // Иностранные языки в школе. – М.: 2001. - № 6. – С. 46-52.

62.      Норман, Б.Ю. Игра на грани языка [Текст] /. – М.: Флинта - Наука, 2006. - 344 с.

63.      Петрушевская, Л.С. Чемодан чепухи: Сказки и стихи [Текст] /Л.С. Петрушевская. –М.: Эксмо, 2006. – 448с.

64.      Пиотровская, Л.А. Эмотивные высказывания как объект лингвистического исследования [Текст] /Л.А. Пиотровская. – СПб.: Питер, 2004. – 203с.

65.      Пищальникова, В.А. Мышление и речь [Текст] /В.А. Пищальникова // Общее языкознание: Учебное пособие. – Барнаул, 2001. – С. 24-53.

66.      Пищальникова, В.А. Психолингвистика: Хрестоматия [Текст] / Сост. В.А. Пищальникова, И.А. Герман, Т.А. Голикова, Е.В. Лукашевич, Е.В. Нагайцева. – Москва; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2002. - 293 с.

67.      Плотников, Б.А. Основы семасиологии [Текст] /Б.А. Плотников. – М.: 2004. - 167 с.

68.      Прозерский, В.В. Критический очерк эстетики эмотивизма [Текст] /В.В. Прозерский. – М.: Языкознание, 2003. – 203с.

69.      Разинкина, И.М. Стилистика английской научной речи [Текст] /И.М. Разинкина //Элементы эмоционально-субъективной оценки. – М.: Международные отношения, 2002. – 306с.

70.      Санников, В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. Языки русской культуры [Текст] /В.З. Санников. – М.: 1999. - 544

71.      Сердобинцев, Н.Я. Соотношение разговорной и книжной речи, приемы введения элементов разговорной речи в нехудожественные тексты произведений первой половины XVIII века [Текст] /Н.Я. Сердобинцев. – Пермь: Издательство Пермского государственного университета, 2003. – 169с.

72.      Сердобинцев, Н.Я. Структура стиля и структура стилистики [Текст] /Н.Я. Сердобинцев // Основные понятия и категории лингвостилистики: Сб. статей. – Пермь, 2002.

73.      Слобин, Д.И. Психолингвистика [Текст] /Д.И. Слобин. – М.: Психология и педагогика, 2006. – 275с.

74.      Степанов, Ю.С. Концепты [Текст] /Ю.С. Степанов. – М.: Языки славянских культур, 2007. – 248с.

75.      Уфимцева, Н.В. Сознание, слово, культура [Текст] /Н.В. Уфимцева // Коммуникативная лингвистика и коммуникативно-деятельностный подход к обучению языкам: Памяти Г.В. Колшанского. – М.: 2000. – С. 44-54. 250.

76.      Уфимцева, А.Н. Слово в лексико-семантической системе языка [Текст] /А.Н. Уфимцева. – М.: 2008. – С. 12-15.

77.      Фишер, Т. Философы с большой дороги. [Текст] /Пер. с англ. А.В.Нестерова . - М.: АСТ, 2002. - 415с.

78.      Хализев, В.Е. Теория литературы: Учебник [Текст] / Е.В. Хализаев. – 3-е изд., испр. доп. – М.: Высшая школа, 2002. – 437 с.

79.      Харченко, В.К. Разграничение оценочности, образности, экспрессии и эмоциональности в семантике слова [Текст] /В.К. Харченко // Русский язык в школе. – М.: Наука, 2006. - № 3. – С. 67-68.

80.      Шаховский, В.И. Значение и эмотивная валентность единиц языка и речи // Вопросы языкознания [Текст] /В.И. Шаховский. ИЯШ: 2004.- № 6. – С.29-33.

81.      Шаховский, В.И. Типы эмотивной лексики [Текст] / В.И. Шаховский // Вопросы языкознания - 2004.- № 1. – С.39-47.

82.      Шаховский, В. И. Эмоции – мысли в художественной коммуникации [Текст] / В.И. Шаховский // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты. – Волгоград-Саратов, 2008. – С. 81-131.

83.      Шаховский, В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка [Текст] / В.И. Шаховский. – М.: ЛКИ, 2008. – 208с.

84.      Шаховский, В.И. Эмотивная семантика слова как коммуникативная сущность [Текст] / В.И. Шаховский. – Волгоград: Волгр. пед. ин-т, 1990. - 167с.

85.      Шаховский, В.И Эмотивный код языка и его реализация [Текст] // Коллект. монография: ред. В.И. Шаховский. – Волгоград, 2003. - 108с.

86.      Шаховский, В.И. Языковая личность в эмоциональной коммуникативной ситуации [Текст] / В.И. Шаховский // Филологические науки. – М.: Наука, 2002. – № 4. – С. 59-67.

87.      Шехтер, И.Ю. Учебное пособие для слушателей. Интенсивный курс обучения английскому языку по эмоционально-смысловому методу [Текст] / Под общей редакцией доцента Шехтера И.Ю. – М.: Наука, 2001. - 245с.

88.      Якобсон, Р.О. Лингвистика и поэтика [Текст] / Якобсон Р.О. – М.: Айрис-пресс, 2005. – С. 357.

89.      Эмотивный код языка и его реализация [Текст] /Н.С. Болотнова, А.А. Водяха, П.С. Волкова и др. – Волгоград: Перемена, 2003. - 174 с.

90.      Barnes J. Talking it over. 1991 / А.В. Красовицкий и И.А. Науменко. Перевод с английского И.М. Бернштейн. Как все было: Роман / Д. Барнс; Пер. с англ. И.М. Бернштейн. – М.: ACT, 2003. – 252 с.

91.      Danes Fr. Cognition and Emotion in the Discourse Interaction: A Preliminary Survey of the Field // Preprints of the Plenary Seasion Papers. - XIV International Congress of Linguists Organized under Auspices of CIPL, Berlin 10-15. August, 1987. - Berlin., 1987.- 272-291 p.

92.      Dennis F. Homo Loquens: Man as a Talking animal/ Cambridge University Press. Eagleson R. Forensic analysis of personal written texsts: a case study // Language and Law/ Ed. J. Gibbons, 1994.

93.      Farb P. What happens when people talk. - New York, 2001. – 208 р.

94.      James H. The Turn of the Screw. - New York: The Macmillan Company, 2009. – 192 p.

95.      Lefèvre P. Vers une théorie de la B.D. / P. Lefèvre // L’Image B.D. – Louvain,Van Evenstraat (Belgique): Open Ogen, 1991. – 5-9 p.

96.      Eco U. De Superman au Surhomme / U. Eco. – P.: Grasset, 1993. – 217 p.

Словари и справочники:

97.      Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990.

98.      Словарь лингвистических терминов / Под ред. О.С. Ахмановой. М, 1999.

99.      Словарь русского языка / Составитель С.И. Ожегов. М., 2004.

100.    Фразеологический словарь английского языка / Под ред. А.В. Кунина. М., 1998.

101.    Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А.И. Молоткова.М., 1999.

102.    DUDEN UNIVERSAL WOERTERBUCH NEU, Mannheim, 1997.

103.    English-English Dictionary by A. Hornby. Moscow, 1988.

104.    Longman Dictionary of Contemporary English. London, Cambridge University Press, 1991.

105.    Longman Dictionary of Culture. London, Cambridge University Press, 1991.

Источники фактического материала:

106.    Christie A. Puzzles [Текст] /A. Christie. – M.: Айрис-пресс, 2008. 224р.

107.    Dichens Ch. Dombey and Son [Текст] / Ch. Dichens. – М.: Orion, 2008. 912р.

108.    Dreiser T. An American Tragedy [Текст] / T. Dreiser. – New York: Oxford University Press, 2006. 896р.

109.    Fisher T. Thougt Gang. [Текст] / T. Fisher. – UK: Random House, 2007. 311р.

110.    Fowles J. The Collector. [Текст] / J.Fowels. – М.: Orion, 2004. 108р.

111.    O`Connor Revelation. [Текст] / O`Connor. – New York: University of Missouri Press, 2007. 492р.

112.    Mitchell K. Gone with the Wind. [Текст] / K. Mitchel. – New York: Warner Books Press, 2002, 760р.

113.    Shaw G.B. Pygmalion [Текст] / G.B. Shaw. – New York: Dover Publications, 2004. 96р.

114.    Shelly P. The Cloud [Текст] / P. Shelly. – UK: Random House, 2007. 25р.

115.    Wilde O. Happy Prince and other Stories [Текст] / O. Wilde. – UK: Penguin Books Ltd, 2007. 224р.

Приложения

Приложение 1

 

Примеры реализации эмотивного кода в языковой игре (на материале русского языка)

В России – две беды. На одной из них я вчера женился.

Неправда, что у Кутузова не было глаза. Был у него глаз.

Любовь зла, а козлы этим пользуются.

Прости и … пропусти (по песне И. Николаева «Прости и отпусти»).

Заслуженный артист без публики.

Столовые приборы – самые точные приборы в мире.

10 лет, которые потрясли мир (о президентстве Б. Ельцина).

Отрицательное обаяние новых русских (newrussianцы).

Не дай себе просохнуть. Зеленый змий – это «Спрайт»? (вопрос ребенка)

Не даром помнит вся Россия про день Бородина (о задержании П. Бородина в американском аэропорту).

Тематической классификации языковой игры ещё никто не делал. Тема библейская представлена, например, в Евангелии от Митьков («Житие великого Митька Иисуса по кликухе Христос и о том, как он тащился и как его замочили враги»). В.И. Шаховский приводит только гл.1 из пятнадцати:

1. Вначале было всё до фени.

2. И до фени было Богу.

3. И до фени был всем Бог.

В одном из концептуальных блендов (вид языковой игры) опознаются 15 библейских аллюзий, объясняющих, почему Богу не дали теньюру (не определили срока пребывания в должности) (Шаховский, 2002в).

Тематическая классификация языковой игры еще ожидает своего исследователя. Но в работах В.И. Шаховского обозначаются и другие игровые темы:

- медицинская: Мойте руки перед едой. Помните, есть немытые руки опасно для здоровья.

- политическая: Опрос общественного сомнения.

- криминальная: Взяли с наличными.

- умственные способности человека: You may send a student to a college; but you cannot make him think.

- гендерные особенности: Мужчины способны на все, а женщины на все остальное. Если женщина молчит, то лучше не перебивай ее.

- профессиональные черты: В искусстве шел по стопам великих, поэтому следов не оставил.

- любовь: Я душу дьяволу продам за ночь с тобой; У нее глаза – два брильянта, три карата.

- смерть (черный юмор): It is not the cough // that’ll carry you off. It is the coffin // That’ll carry you off in; “Am I late?” – “Not you, sir. The Queen is, sir.” (на похоронах английской королевы).

Практически все сферы человеческой жизни могут подвергаться игровой номинации через ее языковую / речевую карнавализацию.

Приложение 2

 

Иллюстрация гипотезы о бесконечности эмотивной валентности (на материале русского языка)

Нижеследующие примеры языковых игр иллюстрируют гипотезу о бесконечной эмотивной валентности и о взаимодействии категорий эмотивности и языковой игры в речесмыслопорождении и в порождении новых кодовых синтагм:

Кадры решают. Кадров решают (про НТВ).

«Московские старости» (программа «Эхо Москвы»).

«В рабочий полночь» (радиопередача).

«Кому заполночь» (радиопередача).

Веселая вкуснятина (реклама).

Разгерметизация текста (через аллюзии и реминисценции – В.Ш.).

Тела твоего звон.

Осколки последних 15 минут.

За четыре моря, за четыре солнца, ты меня увез бы…

Перепишу любовь я вновь // и сочиню ее наоборот // сложу мосты из новых нот.

В финале Монтекки и Капулетти, а также весь личный состав трагедии понес большие потери в живой силе и технике.

Наш рулевой // вел нас прям о// дорогой кривой.

Хороши до безобразия, после безобразия и вместо безобразия.

Должен ли кусок масла называться нахлебником?

Эти как и все остальные случаи языковой игры мотивируются эмоциями продуцента, они актуализируются только в эмотивных дискурсах (эмоциональных речевых ситуациях), которые и провоцируют языковую игру и принуждают коммуникантов к ней. Языковая игра, как правило, монологична, ее вектор направлен на реципиента, который, по ожиданию, понимает ее и тем самым принимает в ней участие через репликовые шаги, куда включается и его авербалика.

Примеры также показывают, что большинство экспрессивных игровых порождений маркировано радостно – шутливой или ироничной эмотивной коннотацией, т.е. вектор языковой игры, в основном, направлен на положительную эмотивную тональность. В этом – жизнеутверждающая прагматика языковой игры, указывающая на ее биологическую и когнитивную полезность и объясняющая ее плодотворность и коммуникативную активность.