Долгосрочность текстов коллективной памяти

71136
знаков
0
таблиц
0
изображений

1. Долгосрочность текстов коллективной памяти.

2. Долгосрочность кода коллективной памяти.

В определенных случаях эти два аспекта могут не находиться в прямом соответствии: так, разного рода суеверия можно рассматривать как элементы О семиотическом механизме культуры текста старой культуры с утраченным кодом, то есть как тот случай, когда текст переживает код.

Каждая культура создает свою модель длительности своего существования, непрерывности своей памяти. Она соответствует представлению о максимуме временной протяженности, практически составляя «вечность» данной культуры. Поскольку культура осознает себя как существующую, лишь идентифицируя себя с константными нормами своей памяти, непрерывность памяти и непрерывность существования обычно отождествляются.

Характерно, что многие структуры вообще не допускают возможности сколько-нибудь существенного изменения в отношении актуальности сформулированных ею правил, иначе говори, возможности какой-либо переоценки ценностей. Тем самым культура весьма часто бывает не рассчитана на знание о будущем, причем будущее представляется как остановившееся время, как растянувшееся «сейчас»; это непосредственно связано именно с ориентацией на прошлое, которая и обеспечивает необходимую стабильность, выступающую в качестве одного из условий существования культуры.

Долгосрочность текстов образует внутри культуры иерархию, обычно отождествляемую с иерархией ценностей. Наиболее ценными Ломан считает «тексты предельно долговечные с точки зрения и по меркам данной культуры или панхронные (хотя возможны и «сдвинутые» культурные аномалии, в которых высшая ценность приписывается мгновенности)»[22]. Этому может соответствовать иерархия материалов, на которых фиксируются тексты, и иерархия мест и способов их хранения.

Долгосрочность кода определяется константностью его основных структурных моментов и внутренним динамизмом — способностью изменяться, сохраняя при этом память о предшествующих состояниях и, следовательно, самосознание единства.

Рассматривая культуру как долгосрочную память коллектива, Лотман выделяет три типа ее заполнения:

«1. Количественное увеличение объема знаний. Заполнение различных ячеек иерархической системы культуры различными текстами.

2. Перераспределение в структуре ячеек, в результате чего меняется само понятие «факт, подлежащий запоминанию», и иерархическая оценка записанного в памяти. Постоянная переорганизация кодирующей системы, которая, оставаясь собой в своем собственном самосознании и мысля себя как непрерывную, неустанно переформировывает частные коды, чем обеспечивает увеличение объема памяти за счет создания «неактуальных», но могущих актуализироваться резервов.

3. Забывание. Превращение цепочки фактов в текст неизменно сопровождается отбором, то есть фиксированием одних событий, переводимых в элементы текста, и забыванием других, объявляемых несуществующими. В этом смысле каждый текст способствует не только запоминанию, но и забвению. Поскольку же отбор подлежащих запоминанию фактов каждый раз реализуется на основании тех или иных семиотических норм данной культуры, следует предостеречь от отождествления событий жизненного ряда и любого текста, каким бы «искренним», «безыскусным» или непосредственным он ни казался. Текст — не действительность, а материал для ее реконструкции. Поэтому семиотический анализ документа всегда должен предшествовать историческому. Создав правила реконструкции действительности по тексту, исследователь сможет вычитать в документе и то, что с точки зрения его создателя не являлось «фактом», подлежало забвению, но что может совершенно иначе оцениваться историком, поскольку в свете его собственного культурного кода выступает как событие, имеющее значение.

Однако забвение осуществляется и иным способом: культура постоянно исключает из себя определенные тексты. История уничтожения текстов, очищения от них резервов коллективной памяти идет параллельно с историей создания новых текстов»[23]. Каждое новое направление в искусстве отменяет авторитетность текстов, на которые ориентировались предшествующие эпохи, переводя их в категорию не-текстов, текстов иного уровня или физически их уничтожая. Культура по своей сущности направлена против забывания. Она побеждает его, превращая забывание в один из механизмов памяти.


Глава 3. История как диахронический генезис статичной системы общества

Существуют разнообразные возможности объяснения исторических событий, и, соответственно, одни и те же события могут получать различную интерпретацию — в частности, государственно-политическую, социально-экономическую, культурно-семиотическую и др. По модели Успенского Б.А. «за каждым из этих объяснений стоит, очевидно, определенная модель исторического процесса, т. е. некоторое представление о его сущности. Это разнообразие интерпретационных возможностей отражает, по-видимому, реальную сложность исторического процесса: иными словами, разнообразные объяснения не отрицают, а дополняют друг друга. В самом деле, если историческое событие поддается разным объяснениям, это означает, можно думать, что различные импульсы сошлись в одной точке и привели к одному результату (создавая, так сказать, эффект резонанса, взаимного усиления). Сама возможность различных объяснений может отражать, таким образом, реальную, объективную неслучайность рассматриваемого события»[24].

Культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с их точки зрения. Речь идет, таким образом, о реконструкции тех субьективных мотивов, которые оказываются непосредственным импульсом для тех или иных действий (так или иначе определяющих ход событий). Само собой разумеется, что эти субъективные мотивации могут отражать более общие объективные закономерности. Как бы то ни было, исследователя интересуют в данном случае причинно-следственные связи на том уровне, который ближайшим образом — непосредственно, а не опосредствованно — соотнесен с событийным (акциональным) планом. Поведение социума, реагирующего на те или иные события, может рассматриваться в тех же категориях, если трактовать социум как коллективную личность.

Такой подход предполагает, в свою очередь, реконструкцию системы представлений, обусловливающих как восприятие тех или иных событий, так и реакцию на эти события. В семиотической перспективе исторический процесс может быть представлен, в частности, как процесс коммуникации, при котором постоянно поступающая новая информация обусловливает ту или иную ответную реакцию со стороны общественного адресата (социума). В данном случае принципиально неважно, кто является адресантом, отправителем сообщения. Им может быть то или иное лицо, принадлежащее данному социуму (исторический деятель), — тогда исторический процесс предстает как коммуникация между социумом и индивидом; в других случаях речь может идти о реакции на события, обусловленные внешними силами. Таким образом, «исторический процесс может представать как коммуникация между социумом и индивидом, социумом и Богом, социумом и судьбой и т. п.; во всех этих случаях важно, как осмысляются соответствующие события, какое значение им приписывается в системе общественного сознания»[25].

В качестве кода выступает при этом некоторый «язык» (этот термин понимается, разумеется, не в узком лингвистическом, а в широком семиотическом смысле), определяющий восприятие тех или иных фактов — как реальных, так и потенциально возможных — в соответствующем историко-культурном контексте. Таким образом, событиям приписывается значение: текст событий читается социумом. Можно сказать тогда, что в своей элементарной фазе исторический процесс предстает как процесс порождения новых «фаз» на некотором «языке» и прочтения их общественным адресатом (социумом), которое и определяет его ответную реакцию.

Соответствующий «язык», с одной стороны, объединяет данный социум, позволяя рассматривать социум как коллективную личность и обусловливая более или менее одинаковую реакцию членов социума на происходящие события. С другой же стороны, он некоторым образом организует самое информацию, обусловливая отбор значимых фактов и установление той или иной связи между ними: то, что не описывается на этом «языке», как бы вообще не воспринимается общественным адресатом, выпадает из его поля зрения.

С течением времени «язык» данного общества, естественно, меняется, что не исключает возможности выделения синхронных срезов, допускающих описание его именно как действующего механизма (ср. аналогичную в принципе ситуацию и с естественными языками).

Одни и те же объективные факты, составляющие реальный событийный текст, могут по-разному интерпретироваться на разных «языках» — на языке соответствующего социума и на каком-либо другом языке, относящемся к иному пространству и времени (это может быть обусловлено, например, различным членением событий, т. е. неодинаковой сегментацией текста, а также различием в установлении причинно-следственных отношений между вычленяемыми сегментами). В частности, то, что значимо с точки зрения данной эпохи и данного культурного ареала, может вообще не иметь значения в системе представлений иного культурно-исторического ареала, — и наоборот. При этом необходимо иметь в виду, что именно система представлений того социума, который выступает в качестве общественного адресата, определяет непосредственный механизм развертывания событий. т. е. исторического процесса как такового.

Такова коммуникационная модель исторического процесса. Она семиотична постольку, поскольку строится на аналогии с речевой деятельностью, т. е. коммуникацией на естественном языке. Исходным является здесь понятие языка (понимаемого вообще как механизм порождения текстов), который определяет отбор значимых фактов; таким образом, понятие знака предстает в данном случае как производное — семиотический статус того или иного явления определяется прежде всего его местом в системе (языке), его отношением к другим единицам того же языка.

Эта модель позволяет объяснить развертывание событий во времени, однако она не способна объяснить само восприятие истории. Ведь история — это, прежде всего, осмысление прошлого. Если события в описываемой действительности развертываются во временной последовательности — от прошлого к настоящему, — то историческое сознание предполагает обратный ход мысли: от настоящего к прошлому. «Историческое сознание в этом смысле с необходимостью предполагает семиозис; таким образом, семиотическое представление истории должно основываться не только на семиотике языка, но и на семиотике знака, т. е. той области науки, для которой первичным является именно понятие знака, тогда как понятие языка (системы знаков) выступает как более сложное и производное»[26].

История по природе своей семиотична в том смысле, что она предполагает определенную семиотизацию действительности— превращение не-знака в знак, не-истории в историю. Такого рода семиозис предполагает, по мнению Успенского, два необходимых условия:

«I. Расположение тех или иных событий (относящихся к прошлому) во временной последовательности, т. е. введение фактора времени;

II. Установление причинно-следственных отношений между ними, т. е. введение фактора причинности»[27].

Таковы условия, обеспечивающие семиозис истории. При несоблюдении первого из них «мы имеем мифологическое, всегдашнее время: при несоблюдении второго условия историческое описание превращается в простую хронологическую или генеалогическую последовательность. При этом оба фактора связываются друг с другом в историческом представлении: в самом деле, установление причин, действующих вне времени, характерно для космологического, а не для исторического описания. Именно эти условия и определяют историческую значимость (valet) рассматриваемых явлений: те или иные события признаются исторически значимыми, если и только если они отвечают сформулированным условиям, т. е. вписываются во временные и причинно-следственные отношения. Явление семиозиса в истории, т. е. семиотизация действительности, присущая историческому восприятию (превращающая просто события в исторические события, делающая их объектом исторического рассмотрения), — может быть уяснено с помощью аналогии, которая может показаться неожиданной, но которая является, возможно, не вполне случайной. Речь пойдет об одном явлении из области психологии сна, достаточно хорошо известном и неоднократно дискутировавшемся»[28]. Это явление, в частности, привлекло внимание П. А. Флоренского, который посвятил ему специальное рассуждение в своей работе об иконостасе; не соглашаясь с трактовкой Флоренского, Успенский следует за ходом его мысли и в какой-то мере пользуется его формулировками и обобщениями.

«Представим себе, что мы видим сон. Он состоит из определенной последовательности событий, которая закономерно приводит к некоторой сюжетной развязкеж...мы ясно сознаем связь, приводящую от некоторых причин, событий-причин, видимых во сне, к некоторым следствиям, событиям-следствиям сновидения; отдельные события, как бы ни казались они нелепыми, однако, связаны в сновидении причинными связями, и сновидение развивается, стремясь в определенную сторону, и роковым, с точки зрения сновидца, образом приводит к некоторому заключительному событию, являющемуся развязкою и завершением всей системы последовательных причин и следствий» Положим, мы видим во сне некий сюжет, некую историю, заканчивающуюся убийством: мы слышим выстрел и просыпаемся, Проснувшись, однако, мы обнаруживаем, что нас разбудил звук хлопнувшей двери, который мы ассоциировали во сне со звуком выстрела. Совершенно очевидно, что именно этот звук спровоцировал наш сон: этот звук был осознан во сне как выстрел, и мы видели убийство. Но мы видели во сне целый сюжет, целую последовательность событий, которая заканчивается выстрелом, а не начинается им: эти события композиционно предшествуют развязке. Спрашивается: как же это может быть? Здесь очевидный и очень наглядный парадокс: с одной стороны, кажется несомненным, что вся история, которую мы видим во сне, спровоцирована разбудившим нас шумом; с другой же стороны, оказывается;что события, приведшие к этому шуму, сюжетно с ним связаны, т. е. сам этот шум был как бы заранее предопределен. Итак, парадоксальным образом предшествующие события оказываются спровоцированным финалом при том, что в сюжетной композиции, которую мы видим во сне, финал связан с предшествующими событиями причинно-следственными связями. По-видимому, каждый из нас неоднократно испытывал во сне нечто подобное: во всяком случае, такого рода примеры могут фигурировать как типичные в учебниках психологии.

Для того чтобы объяснить (разрешить) этот парадокс, П. А. Флоренский выдвинул гипотезу. обратного, обращенного, вывернутого времени во сне — времени, которое по его словам, «вывернуто через себя». Он предположил, что время во сне и время в бодрствовании характеризуются разной направленностью; во сне время течет в обратном направлении по сравнению со временем бодрствования, и именно поэтому конец сновидения может совпадать с началом бодрствования, логическая развязка в сновидении — с импульсом, спровоцировавшим эти события во времени бодрствования. Конец сновидения совпадает с началом бодрствования, они совпадают в одном и том же звуковом (например) эффекте, и именно здесь обнаруживается, по Флоренскому, разнонаправленность времени — реального и ирреального: по словам Флоренского, «в сновидении время бежит... навстречу настоящему, против движения времени бодрственного сознания. Оно вывернуто через себя, и, значит, вместе с ним вывернуты и все его конкретные образы» [29].

Однако то же явление можно объяснить и иначе, и это другое объяснение имеет непосредственное отношение к теме настоящей работы. Представим, что во сне проходят более или менее смутные (аморфные) и случайные образы, которые при этом как-то фиксируются нашей памятью. Образы эти семантически поливалентны — в том смысле, что они легко трансформируются (переосмысляются) и в принципе способны ассоциироваться — соединяться, сцепляться — друг с другом самыми разнообразными способами. Эти образы могут вообще никак не осмысляться во сне, но откладываются в памяти — в пассивном сознании.

Итак, события мгновенно организуются, выстраиваясь в линейный ряд они даются сразу как бы озаренными «внезапной вспышкой прожектора». Таким образом, задается семантическая установка (семантический код), которая определяет прочтение увиденного: события воспринимаются постольку, поскольку они связываются в сознании с конечным результатом.

Успенский предполагает, что «принципиально так же обстоит дело и с восприятием истории. Коль скоро некоторое событие воспринимается (самими современниками, самими участниками исторического процесса) как значимое для истории, т. е. семиотически отмеченное в историческом плане, — иначе говоря, коль скоро ему придается значение исторического факта, — это заставляет увидеть в данной перспективе предшествующие события как связанные друг с другом (при том, что ранее они могли и не осмысляться таким образом). Итак, с точки зрения настоящего производит ся отбор и осмысление прошлых событий — постольку, поскольку память о них сохраняется в коллективном сознании. Прошлое при этом организуется как текст, прочитываемый в перспективе настоящего»[30].

Таким образом, семиотически отмеченные события заставляют увидеть историю, выстроить предшествующие события в исторический ряд. Так образуется исторический опыт — это не те реальные знания, которые постепенно откладываются (накапливаются) во времени, по ходу событий, в поступательном движении истории, а те причинно-следственные связи, которые усматриваются с синхронной (актуальной для данного момента) точки зрения.

Таким образом прошлое переосмысляется с точки зрения меняющегося настоящего. История в этом смысле — это игра настоящего и прошлого. В свою очередь, исторический опыт — то или иное осмысление прошлого — естественным образом оказывает влияние на будущий ход истории: в самом деле, исходя именно из подобных представлений, из подобного опыта, социум как коллективная личность строит программу будущего, планирует свое дальнейшее поведение.

Соответственно, восприятие истории оказывается одним из основных факторов эволюции «языка» истории, т. е. того языка, на котором происходит коммуникация в историческом процессе (см. выше). Итак, с каждым новым шагом в поступательном движении истории меняется как настоящее, так и прошлое и, вместе с тем, определяются дальнейшие пути исторического развития. Исторический процесс в своей элементарной фазе предстает тогда как последовательность рекурсивных ходов: от настоящего к прошлому, а от прошлого к будущему и т. д. и т. п..

История, таким образом, «связывает настоящее и прошлое как разные действительности, относящиеся к разным временным планам. Можно сказать, что история имеет дело с потусторонней реальностью, но потусторонность проявляется в данном случае не в пространстве, а во времени»[31].

Прошлое (поскольку оно осмысляется как таковое), в отличие от настоящего, не поддается непосредственному, чувственному восприятию, однако оно связано с настоящим опосредствованно — оно оставляет свой след в настоящем, как в субъективных переживаниях, т. е. в явлениях памяти (индивидуальной или коллективной), так и в объективных фактах, которые естественно объясняются как следствия прошедших событий.

Итак, историческое прошлое не дано нам в конкретном опыте и поэтому нуждается в дешифровке и реконструкции. Поскольку прошлое принадлежит чужому опыту, само его существование в каких-то случаях может подвергаться сомнению: характерным образом может возникать сомнение в том, действительно ли существовали те или иные люди, в самом ли деле происходили те или иные события.

Независимо от результативности такого рода попыток, само стремление перестроить историю, по-новому организовать дошедшие до нас сведения — в высшей степени симптоматично и значимо: оно очень отчетливо демонстрирует подход к прошлому именно как к дешифруемому тексту; чем абсурднее эти попытки, тем нагляднее предстает это стремлением.

Если согласиться с тем, что сон моделирует наши представления о иной действительности (в самом широком смысле) и если принять во внимание, что историческое сознание так или иначе имеет дело с потусторонней реальностью (опять-таки, в широком смысле), параллелизм между восприятием сна и восприятием истории нельзя признать случайным: естественно и даже закономерно, что здесь могут проявляться одни и те же механизмы восприятия, обобщения и переживания.

До сих пор речь шла о семиотическом восприятии прошлого. Это восприятие отражается, по-видимому, на восприятии настоящего и будущего. Историческое восприятие прошлого противостоит космологическому. Историческое и космологическое сознания, может быть, не исчерпывают всех возможностей восприятия прошлого, но они могут быть представлены как антитетически противоположные.

Историческое сознание организует события прошлого в причинно-следственный ряд. «События прошлого последовательно предстают при этом как результат каких-то других, относительно более ранних событий; таким образом, историческое сознание всякий раз предполагает отсылку к некоторому предыдущему — но не первоначальному! — состоянию, которое, в свою очередь, связано такими же (причинно-следственными) отношениями с предшествующим, еще более ранним состоянием — и т. д. и т. п. Космологическое сознание, между тем, предполагает соотнесение событий с каким-то первоначальным, исходным состоянием, которое как бы никогда не исчезает — в том смысле, что его эманация продолжает ощущаться во всякое время»[32].

И тот и другой тип осмысления прошлого может определять восприятие настоящего: иными словами, на настоящее может переносится как историческая, так и космологическая модель переживания времени, отработанная на восприятии прошлого.

В рамках исторического сознания — когда на настоящее переносится историческое переживание времени — происходящие события оцениваются с точки зрения будущего, как оно видится в данный момент: события настоящего связываются причинно-следственными отношениями с предугадываемыми событиями будущего и, соответственно, оцениваются по их возможным последствиям; значительность последствий (результатов) заставляет воспринимать происходящие события как значимые, и, напротив, не придается значения тому, что не может, как мы думаем, иметь серьезных последствий. Итак, значимость событий определяется их проекцией на будущее, т. е. их восприятием в перспективе ожидаемого (моделируемого) будущего. Иначе говоря, семиотический статус происходящих событий (событий настоящего) обусловлен тем, что они рассматриваются как причины постольку, поскольку они предопределяют, по нашим представлениям, дальнейшее развитие событий.

Однако будущее нам не дано, и мы не можем, вообще говоря, знать последствия тех или иных событий — мы можем только догадываться об этих последствиях. Наши реакции, таким образом, определяются не объективными, а субъективными факторами, не самим существом дела, а нашими представлениями о причинно-следственных отношениях.

Между тем, в рамках космологического сознания — когда на настоящее переносится космологическое переживание времени происходящие события оказываются значимыми постольку, поскольку они соотносятся не с будущим, а с прошлым состоянием: события настоящего предстают как отражение первоначального прошлого, т. е. настоящее оценивается не по будущим, а по прошлым событиям; иначе говоря, в настоящем усматривается не столько предвосхищение будущего, сколько проявление исходного состояния. Таким образом, семиотический статус происходящих событий (событий настоящего) определяется тем, что они рассматриваются не как причины, но, напротив, как следствия — постольку, поскольку они предопределены, как полагают, событиями первоначального времени.

Если события настоящего при этом связываются с будущим, то они связываются не причинно-следственными, а какими-то другими — скорее символическими — отношениями. В самом деле, причинно-следственные отношения связывают в космологическом сознании не настоящее и будущее: они связывают прежде всего некое первоначальное состояние (прошлое, задающее точку отсчета) одновременно как с настоящим, так и с будущим; настоящее и будущее оказываются связанными, таким образом, не непосредственно, а опосредованно — через это исходное, интегральное и всепроникающее состояние.

При таком понимании происходящие события — события настоящего — не порождают будущее, но они могут восприниматься как предзнаменование будущего. Действительно, и то, что случается в настоящем, и то, чему предстоит случиться в будущем, выступает как отражение или символическое представление одного и того же исходного состояния, как знаки этого состояния. Связь между этими знаками зашифрована, так сказать, в самом коде мироустройства. Если мы знаем (хотя бы частично) эту связь, мы можем по событиям настоящего предсказать будущее — руководствуясь при этом не профаническим опытом, но именно космологическими представлениями об устройстве вселенной. Итак, настоящее выступает тогда как отражение прошлого и предзнаменование будущего.


Заключение

Историческая и космологическая модели восприятия времени — это именно абстрактные модели, которые в принципе могут сосуществовать друг с другом в реальном опыте. В более или менее чистом виде историческая модель реализуется обычно в естественно-научных представлениях, космологическая — в представлениях религиозных.

 Подобно тому, как в рамках космологического сознания события осознаются постольку, поскольку они вписываются в представление о том, что было прежде, так в рамках исторического сознания они осознаются постольку, поскольку вписываются в представление о причинно-следственных закономерностях. Можно сказать, что в одном случае предполагается повторение одних и тех же событий, в другом же случае предполагается повторяющаяся реализация одних и тех же закономерностей.

Линейное время по самой своей природе абстрактно, тогда как циклическое время конкретно. Линейное время безразлично по отношению к наполняющим его событиям, оно в принципе гомогенно и может мыслиться как однородная и бесконечно делимая субстанция. Напротив, циклическое время не гомогенно, качественно разнородно, оно вообще не мыслится отдельно от событий, которыми оно наполняется, — в противном случае цикличность времени никак не могла бы проявляться.

Таким образом, радиальное время генезиса дополняется дополняется линейным временем структуры. Одно время удерживает память социального коллектива, служа ему осью идентичности. Другое время — это горизонт свершений в настоящем и является статичным горизонтом его настоящего. Очевидно, что оба горизонта не существуют друг без друга, и находятся в динамическо – диалектическом взаимодействии, что доказывает глубокую историчность всякого социального коллектива.


Список литературы:

Вготский Л.С. Психология искусства М., 1998 Делез Ж. Логика смысла. СПб., 1995 Делез Ж. Различие и повтор. СПб., 1998 Иванов В.В. Избранные произвеления в 2- х тт. Т.1,Т.2, М., 1998 Иванов Вяч.Вс. Структурная антропология Леви – Стросса. // Леви – Стросс К. Структурная антропология. М., 1985 Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы. // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 1998 Лотман Ю.М. К построению теории взаимодействия культур // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 1998 Лотман Ю.М. Культура и взрыв // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 1998 Лотман Ю.М. О динамике культуры// Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 1998 Лотман Ю.М. Понятие культуры // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 1998 Лотман Ю.М. Структурная типология языков // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 1998 Лотман Ю.М. Технический прогресс как культурологическая поблема. // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 1998 Лурия А.Р. Об историчеком развитии познавательных процессов. М., 1974 Топоров В.Н. МСиф. Образ Символ. Ритуал.М., 1996 Успнский Б.А. Семиотика истории. // Успенский Б.А. Избранные труды в 3- х тт. Т.1. М., 1997 Французский структурализм. Под ред. Автономовой Н.С, М., 1994 Эйзенштейн С. Монтаж. М., 2000. Эко Умберто. Отсутсвующая структура. СПб., 1998 Якобсон Р.О. Избранные труда по поэтике. М., 1987 Якобсон Р.О. Избранные труды по лингвистике. М., 1985

[1] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[2] Якобсон P. О. Итоги девятого конгресса лингвистов // Новое в лингвистике. М., 1965. Вып. 4. С. 579.

[3] См. статьи Ю. Н. Тынянова «Литературный факт» и «О литературной эволюции» (Тьоипов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977); ряд мыслей М. М. Бахтина о закономерностях литературной эволюции высказан в его книге о Рабле, а также в статье «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики,. М„1975),

[4] Анализ понятия «структура» см.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 60 — 66.

[5] Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933,. С. 60-66

[6] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[7] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[8] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[9] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[10] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[11] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[12] Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[13] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. Спб., 1998. С. 485 - 489

[14] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[15] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[16] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[17] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[18] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[19] Так, например, структурность истории составляет исходную аксиому нашего подхода, ибо в противном случае исключается возможность накопления исторического опыта. Однако ни доказана, ни опровергнута путем доказательства эта идея быть не может, поскольку мировая история не закончена и мы погружены в нее

[20] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[21] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[22] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[23] Лотман Ю.М. О динамике культуры // Ю.М. Лотман. Семиосфера. Культура и взрыв. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1998. С. 499 - 501

[24] Успенскйи Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17

[25] Успенский Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17

[26] Успенский Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17

[27] Там же.

[28] Успенский Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17

[29] Цит. по: Успенский Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17

[30] Успенский Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17

[31] Успенский Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17

[32] Успенский Б.А. История и семиотика. // Успенский Б.А. Избранные произведения. В 3-х тт. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1997. С. 10 - 17


Информация о работе «Логика динамических систем»
Раздел: Философия
Количество знаков с пробелами: 71136
Количество таблиц: 0
Количество изображений: 0

Похожие работы

Скачать
51377
0
2

... в том, что при прочих равных условиях, меркантилистическая экономика оказывается неэффективной по сравнению с экономическими системами, основанными на плановом и рыночном способе координации хозяйственной деятельности. Экономика меркантилизма обычно включала все механизмы - законодательные административные, регулирующие, - посредством которых преимущественно аграрные общества рассчитывали ...

Скачать
47316
0
0

... низшим эшелонам управления и экономическим структурам. Субъектами глобализации становятся именно такого типа функционально обновленные горизонтальные корпорации. Именно они выступают носителями качественно новой логики глобализации, экономической глобализации, утверждающейся на принципах постфордистской системы трудовых отношений, функционирования сетевых систем. Синергетическая модель глобальной ...

Скачать
47787
0
3

... запрошенный ею ресурс, произошло связанное с ней внешнее событие, исчерпался заданный интервал времени и т. п. Заканчивая рассмотрение основных принципов планирования задач, необходимо отметить, что тема эта далеко не исчерпана. Диапазон систем реального времени весьма широк, начиная от полностью статических систем, где все задачи и их приоритеты заранее определены, до динамических систем, где ...

Скачать
52648
0
0

... общественных отношений, т.е. к их динамике. На уровне общества индивидуальные действия отдельных индивидуумов или групп, а также их связи и отношения образуют системное качество. [9]Все вместе позволяет говорить о применимости к обществу как сложной динамической системе понятия самоорганизация, но. в то же время, отдельные личности или социальные группы, даже социальные слои общества в состоянии ...

0 комментариев


Наверх