Навигация
Повесть «В тумане»: конструкция «нравственного эксперимента»
40483
знака
0
таблиц
0
изображений
2.3 Повесть «В тумане»: конструкция «нравственного эксперимента»
Герой повести В. Быкова «В тумане» рабочий-путеец Сущеня попадает в ситуацию, почти аналогичную той, в которой оказался учитель Мороз («Обелиск») – и по содержанию, и по авторскому отношению к ее смысловым составляющим. Сущеня хотя и участвовал в диверсии рабочих-путейцев и был арестован вместе со всеми, но был отпущен домой, в то время как остальные казнены (такое изуверское наказание придумал для неподкупного и бесстрашного «мужика-белоруса» эсэсовец Гроссмайер). В результате все односельчане и местные партизаны считают Сущеню предателем, купившим жизнь ценой жизни товарищей, хотя предательства он не совершал! Партизаны принимают решение казнить предателя и отправляют на задание двоих: односельчанина Сущени Бурова и бывшего райкомовского работника Войтика.
Эпизодом поездки партизан к дому Сущени открывается повесть, и с почти с этого момента события развиваются как бы вполне естественно и в то же время – принужденно. Воля автора, конструирующего обстоятельства, необходимые для обнажения душевной сути героев и создания предельно обостренной кризисной ситуации, как и всегда у Быкова, «растворена» в обыденности и во времени, растянутом и заторможенном до предела, до скуки, до полного впечатления об отсутствии всяких событий и о возможности всяких случайностей в этом непонятном, мутном, запутанном мире.
Случайности выстраиваются одна за другой так, чтобы сохранить Сущене жизнь и тогда, когда его уже приговорили к расстрелу. Случайно (и естественно) в доме оказывается маленький сын Сущени, а затем и жена, и чувствительный партизан Буров теряется: как убивать мирного человека? Естественно, хочет отвести «предателя» подальше от дома, позволяет ему выкопать могилу на сухом месте («на песочке») – и случайно их обстреливает отряд карателей, невесть откуда взявшихся, и Буров смертельно ранен, а Сущеня жив. Случайно (естественно?) прячется, фактически бежит из-под обстрела второй партизан, Войтик, и Сущеня принимает решение – спасти раненого Бурова, доставить его в отряд (вот и шанс на спасение). Случайно (естественно?) заблудившийся в лесу Войтик вынужден использовать Сущеню как проводника, что еще увеличивает шансы последнего на жизнь и восстановление доброго имени, и уж совсем случайно полицаи-мародеры обстреливают шоссе двумя минутами позже того, как его пересек Сущеня, и точно тогда, когда на шоссе выходит Войтик. В результате цепи таких естественных случайностей оба палача погибли, а приговоренный остался жив и свободен. Минута кризиса. Ситуация абсолютной нравственной самооценки и оценки ситуации, в которой оказался герой и которой добивался автор.
«Нравственный эксперимент», который ставит В. Быков в этой повести, заключается в поиске выхода из абсолютно безвыходной ситуации. Герой - человек обостренной нравственности, переходящей в постоянное не то подчинение большинству, неспособность отстоять себя, то ли самопожертвование ради сбережения некого «душевного покоя». Честен до наивности, до глупости, и при всей своей силе и порядочности трогательно беззащитен. Именно он обвинен в трусости и предательстве друзей, именно он не сможет (и хорошо знает это) доказать свою невиновность, тем более в условиях военного времени, именно ему – доброму, сильному, любящему, - очень хочется жить, растить сына. Именно он, не сумев решить эту страшную дилемму, не в силах выносить обвинение, пускает себе пулю в лоб как раз тогда, когда есть все возможности выжить, что-то изменить для себя. Страшно то, что этот человек, способный сделать что угодно ради других, даже ради трупа, не способен ничего сделать для себя. Та самая духовная чистота и сила, столь привлекательная в героях Быкова, здесь доведена до абсурда, до своей противоположности – самоуничижения и самоуничтожения.
«Видно, все имеет свой смысл и свои законы. Человек не все может. Иногда он не может ничего ровным счетом. Погибли же эти люди, партизаны и патриоты, чем он лучше их? (…..) пусть ему простят люди, жена Анеля, сынок. Он всегда стремился быть хорошим отцом и мужем, но война или злая судьба стали сильнее его. (….) Наверное, все было бы иначе, если бы не эта его к ним любовь, которую так подло использовали те, кто загнал его в тупик. Немец Гроссмайер исковеркал его судьбу, но не победил его воли. Его вольная воля – может, то единственное, что в нем осталось никому не подвластным. Все-таки он умрет по своему выбору…» (3, стр. 79).
Притчевый характер ситуации совершенно очевиден, как и притчевая философская проблематика. Быков ставит вопрос о противостоянии судьбы, рока (войны) и человеческой воли. Кто решает вопросы жизни и смерти, почему решает и как – ответа он не дает (что опять-таки нехарактерно для притчи как жанра). В данном случае перед нами трагедия человека, не справившегося с собой. Война, репрессии, взаимное недоверие, весь кошмар реальности, в которой живет герой повести «В тумане» – одновременно и условность, вполне преодолимая другими, теми, что идут минировать мост, в то время как он стреляется.
Жестокость приема «нравственного эксперимента» усиливается упорным, каким-то предсмертным бытописанием, природоописанием, стремлением автора схватить взглядом каждый куст, каждую хвоинку. Подробны, почти как самостоятельные рассказы, биографии трех персонажей – Сущени, Бурова и Войтика, подробнейше рассмотрены их внутренние миры, ценности, мотивы поступков, страхи и надежды. Эти люди очевидно живые, очевидно страдающие – но без всякой цели. Все три дня, пока трое еще живы, они напряженно пытаются понять: зачем, ради чего они делают то, что делают? Идея «ради Победы», «ради жизни на земле» не возникает. И все их прозрения и открытия оказываются ненужными, т.к. все трое гибнут – нелепо, некрасиво, по чистой случайности.
Быков остается верен своей метафорике пространства: люди блуждают в тумане, не могут найти выход из леса, путь к партизанскому лагерю, который, возможно, означал бы физическое спасение для всех троих. Жизненное пространство – лес в тумане – метафора слепой судьбы, которая в повести тождественна войне. Война – судьба – глобальное обобщение, в общем-то не оригинальное. Но у Быкова, благодаря его исключительной способности конструировать реальность и гипертрофировать ее до условности, создается эффект перехода между реальностью (реализмом) и абсурдом, между философской прозой и психологическим экспериментом. Используя все характерные для него изобразительные средства и приемы, В. Быков остается на этот раз полностью в рамках жанра реалистической повести, только делает ее смысловое наполнение предельно насыщенным, концентрированным, что говорит о высокой степени владения мастерством писателя.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
По итогам анализа жанровой специфики двух военных повестей В. Быкова «Обелиск» и «В тумане», различных по времени написания, композиционному построению, но близких по сюжету, нравственной проблематике и средствам создания художественной ткани, модно заключить, что В. Быков в целом оставался в рамках жанра реалистической повести, и его своеобразие заключается скорее не в жанровых признаках, а в оригинальном использовании известных художественных приемов.
Их соотношение в отдельных случаях (например, в повести «Обелиск») позволяет говорить выходе за пределы жанра, явном применении средств другого эпического жанра (притчи, психологической, философской повести) или об обогащении жанра. Однако нет оснований утверждать, что В. Быков создал какой-то особый жанр, синтез повести и притчи, как пытались определить исследователи его творчества.
В то же время проза Быкова имеет вполне определенные, если так можно выразиться, жанровые предпочтения и соотвествующих литературных «предтеч». Представляется, что «точное определение» жанра военных повестей В. Быкова, которого «не нашлось» у А. Адамовича, Л. Лазарева и др., все-таки существует (во всяком случае, более точное, чем притча). Просто упомянуть его устно и печатно в те времена по понятным причинам было невозможно. По своей нравственно-философской проблематике, по характерологическим типам героев, по отдельным сюжетным признакам (ситуация «виновности невиновного», выбор перед лицом смерти, самопожертвование ради собственной совести), по способу авторского представления героев военные повести Быкова тяготеют к жанрам народной литературы – сказу и житиям святых мучеников, а еще точнее – к их литературной обработке в творчестве русских писателей. Таким образом, если предтечей духовных исканий, философского осмысления темы «война и люди» для В. Быкова, по его собственному неоднократному признанию, является Л.Н. Толстой, то в области художественной формы, специфической подачи ситуаций нравственного выбора и его человеческой оценки литературный предшественник Быкова – Н.С. Лесков.
Задачи и объем настоящей работы не предполагают проведение сравнительного анализа текстов Лескова и Быкова, текстов Быкова и народной житийной и сказовой литературы. Но эта тема представляется интересной для более глубокого исследования, как и наличие христианских мотивов, опора на христианскую этику в произведениях В. Быкова.
В военных повестях В. Быкова о Боге, о Христе почти не упоминается, и вряд ли он сам сознавал христианские мотивы в своем творчестве (как вряд ли сознательно обращался к жанрам сказа и притчи). Но христианская этика для В. Быкова, выходца из беднейших неграмотных белорусских крестьян, архетипична, как и для всей европейской культуры. (Стоит вспомнить, что и гуманизм Л. Толстого опирается на этику Евангелий). Мы не располагаем данными о том, доводилось ли В. Быкову в детстве или в зрелом возрасте слышать народных сказителей, народные предания и пересказы жития христианских мучеников. Генетическое родство его прозы с этими жанрами заключается в том, что он (его персонажи) рассказывают истории о своих земляках – солдатах, партизанах, сельских учителях – так же, в той же манере, как рассказывали бы о житии чудотворца Серафима или мучеников Бориса и Глеба.. И с той же целью – передать другим духовную ценность, заключенную в человеческой жизни и человеческом преодолении, называемом подвигом.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Адамович А. А. Торжество человека. – Вопросы литературы, 1973, № 5, стр. 116.
2. Быков В.В. Обелиск. – В кн.: Великая отечественная война в русской литературе. – М., 2004.
3. Быков В.В. В тумане. – В кн.: Подвиг: Библиотека приключений. – М., «Молодая гвардия», 1988.
4. Губко Н. Творческая сила памяти (военная тема в творчестве В. Быкова). – Звезда, 1975, № 6, стр. 190.
5. Гурнов Б. О войне, не про войну. – В кн: Подвиг, М., «Молодая гвардия», 1988.
6. Дедков И.А. Василь Быков: очерк творчества. – М.: Советский писатель, 1980.
7. Журавлев С.И. Проблема героизма в современной советской художественной прозе о Великой Отечественной войне (на материале произведений Василя Быкова). – В кн.: Традиции и новаторство в советской литературе. Сборник трудов. – М., 1979.
8. Лазарев Л.И. Василь Быков: очерк творчества. – М.: «Художественная литература», 1989.
9. Цветков А. Возможности и границы притчи. – Вопросы литературы, 1973, № 5.
10. Шагалов А.А. Василь Быков. Повести о войне. – М.: «Художественная литература», 1989.
Похожие работы
... гнезда", "Войны и мира", "Вишневого сада". Важно и то, что главный герой романа как бы открывает целую галерею "лишних людей" в русской литературе: Печорин, Рудин, Обломов. Анализируя роман "Евгений Онегин", Белинский указал, что в начале XIX века образованное дворянство было тем сословием, "в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества", и что в "Онегине" Пушкин "решился ...
... жизни и отдает жизнь «за единственный взгляд». Женщина у Ахматовой и выступает хранителем того высокого и вечного, трагического и мучительного чувства, имя которому любовь. Ахматовский Петербург (материалы для сочинения) Петербург в литературе минувшего века существовал в двух традициях. Первая – Пушкинский город, «полночных стран краса и диво», гордый и прекрасный, город – судьба России, «окно в ...
... » // Звезда. – 1991. – № 9. – С. 158-164. 11. Белопольская Е.В. Роман А.И.Солженицына “В круге первом”: Опыт интерпретации. – Ростов-на-Дону, 1997. – 166 с. 12. Белопольская Е.В. К проблеме интерпретации творчества А.И.Солженицына // Русская классика ХХ века: Пределы интерпретации. Сборник материалов научной конференции. – ИРЛИ РАН – СГПУ. – Ставрополь, 1995. – С. 80-83. 13. Белль Г. Четыре ...
... », как сбываются самые мрачные его пророчества, торжествует энтропия и в ледяную пустыню обращается Сад русской литературы. ГЛАВА 2. Проблема личности и государства в романе Е.И. Замятина «Мы». 1) Замкнутая модель мира в романе Е.И. Замятина «Мы». Роман «Мы» не только самое значительное произведение Евгения Замятина, но и наиболее яркое воплощение жанра антиутопии в русской литературе. Начало ...
0 комментариев