Апреля 1912 года Зайцев принял участие в благотворительном спектакле

8 апреля 1912 года Зайцев принял участие в благотворительном спектакле

"Ревизор", поставленном членами литературно-художественно-го кружка (сбор в

пользу пострадавших от неурожая). Почти все роли исполняли журналисты и

литераторы, в их числе: Брюсов (Коробкин), Телешов (Держиморда), Зайцев

(купец). В журнале "Рампа и жизнь" затем в трех номерах появились рецензия

на этот спектакль, фото-снимки, рисунки, шаржи.

В этом же году, наконец, официально оформляется его брак с Верой

Алексеевной: ей удалось добиться развода со своим первым мужем, от которого

у нее был сын Алексей. А 16 августа рождается дочь Наташа. На фоне этих

событий личной жизни Зайцев завершает напряженную работу над первым своим

романом "Дальний край" - итог многолет-них раздумий над судьбами

романтически-восторженных молодых лю-дей, загоревшихся идеей революционного

переустройства жизни Рос-сии.

К этому времени относится вспыхнувшее в нем под влиянием

много-численных поездок в Италию увлечение "Божественной комедией" Дан-те,-

увлечение, захватившее его на всю жизнь. Он начинает переводить "Ад". В

дальнейшем Зайцев напишет о великом флорентийце и его поэме книгу, которая

выйдет в 1922 ГОДУ в московском издательстве "Вега" и в 1929 году в

парижском журнале "Современные записки". В парижской газете "Возрождение" в

1928 году будут опубликованы его переводы третьей и пятой песен "Ада", а в

парижском сбор-нике "Числа" (1931) -- песнь восьмая. В 1961 ГОДУ Зайцев

издаст свой перевод "Ада" и статью - размышление о гениальной поэме Данте

отдельной книгой.

К 1913 году относится одна из серьезных размолвок Зайцева с Буни-ным, в

которой каждый был по-своему прав, поскольку исходил из приня-тых для себя

эстетических канонов. Едва ли не самый крупный художник начала века,

названного в русской литературе "серебря-ным", Бунин до конца своих дней

оставался убежденным приверженцем того пути, который  был утвержден

достижениями наших классиков "золотого" XIX столетия: ему чуждо было то, что

создавали, напри-мер, его великие современники Блок и Андрей Белый, не

говоря уж о Леониде Андрееве, Бальмонте, Брюсове, Сологубе и других ярких

предста-вителях литературы поиска и эксперимента. Скандал разразился 6

октяб-ря 1913 года, когда Бунин на юбилее "Русских ведомостей" выступил не с

традиционной - юбилейно-елейной -- речью, каких немало успели произнести тут

до него, а заявил, что за последние двадцать лет "не создано никаких новых

ценностей, напротив, произошло невероятное обнищание, оглупение и омертвение

русской литературы", "дошли до самого плоского хулиганства, называемого

нелепым словом "футуризм". Это ли не Вальпургиева ночь!" [Бунин Иван.

Литературное наследство. М., 1983, т. 84, кн. I, с. 319--320.]

"Прав ли Бунин?" - под таким заголовком газета "Голос Москвы" провела

среди писателей анкетный опрос. Вот ответ - возражение Бо-риса Зайцева,

опубликованное 13 октября: "При всем моем глубоком уважении к И. А. Бунину,

решительно не могу согласиться с его оценкой литературы (и культуры) нашего

времени... Для того, кто осведомлен и не предубежден, ясно, что настоящая

твердыня современной русской литературы - именно ее лирическая поэзия,

давшая в лице Бальмонта, Бунина, Блока, Сологуба, Андрея Белого и некоторых

других образцы искусства, очень далекие от улицы и хулиганства" [Там же. с.

324.]. Эта же газета опуб-ликовала решительные несогласия с Буниным

Бальмонта, Балтрушайти-са, Брюсова, Арцыбашева.

В. Брюсов заявил, что речи не слышал, так как в этот момент вы-ходил из

зала, но в изложении газет "речь была просто вздорной, потому что

обнаруживала полное незнакомство с задачами литературы вообще и с развитием

русской литературы за последнее время. По этому изложе-нию выходит, будто И.

Бунин смешал в одно все то, что составляет гордость нашей литературы за

последнее десятилетие, чем обусловлен, например, давно небывалый у нас (с

эпохи Пушкина) расцвет лирики, с явлениями действительно уродливыми и

случайными. Но, зная И. А. Бу-нина как человека умного и следящего за

литературой, я не могу допус-тить, чтобы его речь была передана правильно".

Однако оправдательные ссылки на неточности газетного изложения никому

не помогли: Бунин в следующем же номере "Голоса Москвы" категорично отвел

критику в свой адрес каждого из высказавшихся о его речи. Спор о ценностях

истинных и мнимых в литературе того време-ни, вспыхнувший по конкретному

поводу, не погас. Ему суждено было продолжаться еще долго. Более того, волны

его докатились и до наших дней, разделяя так же решительно сторонников и

противников того нового, что рождалось в искусстве начала века.

 Под десятками произведений Зайцева стоит пометка: "Притыкино". Начиная

с 1905 года, если не ранее, до 1922 года в этом живописном приокском краю -

в Каширском уезде Тульской губернии, в отцовском доме, Зайцев подолгу живет

и работает. Здесь застала его весть о начав-шейся первой мировой войне,

здесь через два года, летом 1916-го, полу-чает повестку о мобилизации.

Тридцатипятилетний писатель, с первых своих рассказов выступивший против

жестокости и насилия, гуманист, боровшийся за торжество светлого и разумного

в человеке, по прихоти судьбы надевает вместе с безусыми юнцами погоны

курсанта Алек-сандровского военного училища в Москве, а в апреле 1917-го он

офицер запаса 192-го пехотного полка Московского гарнизона.

Революционный 1917 год Зайцев, наряду, впрочем, с многими и многими

сотнями литераторов, людей искусства, воспринял как "конец всего того и

зыбкого и промежуточно-изящно-романтического, что и был наш склад душевный".

Это фраза из очерка Зайцева "Побежденный" о встречах с Александром Блоком.

Нет, не Блок, а Зайцев, хотя и не высту-павший против революции, оказался ею

побежденным, ею поверженным. Он по инерции продолжает заниматься

литературной работой, присталь-но, но отстраненно вглядывается в события,

перестраивающие при-вычный для него мир, пытается найти в нем место для

себя. Дается ему все это с трудом, многое в свершающемся его возмущает,

оказы-вается неприемлемым.

"Годы же трагедий,- напишет Зайцев четверть века спустя,- все

перевернули, удивительно "перетрясли". Писание (в ближайшем време-ни)

направилось по двум линиям, довольно разным: лирический отзыв на

современность, проникнутый мистицизмом и острой напряженностью ("Улица св.

Николая") -и полный отход от современности: новеллы "Рафаэль", "Карл V",

"Дон Жуан", "Души чистилища". Ни в них, ни в одновременно писавшейся

"Италии" нет ни деревенской России, ни поме-щичьей жизни, ни русских

довоенных людей, внуков тургеневских и детей чеховских. Да и вообще русского

почти нет. В самый разгар террора, крови автор уходит, отходит от

окружающего - сознательно это не дела-лось, это просто некоторая evasion

[Бегство (франц.).], вызванная таким "реализмом" вокруг, от которого надо

было куда-то спастись" [Зайцев Б. С) себе. Литературно-политические тетради

"Возрождение! Париж, октябрь 1957. No 70.].

С июня по декабрь Зайцев сотрудничает в еженедельнике

"Народо-правство", редактировавшемся его давним другом и соратником по

другим изданиям Г. И. Чулковым. Вместе с Н. А. Бердяевым, Б. П.

Вы-шеславцевым и Г. И. Чулковым участвует в работе Московской

просветительской комиссии, которая издавала серию популярных брошюр (в их

числе вышла и "Беседа о войне" Зайцева). В однодневной газете

"Сло-ву-свобода" Клуба московских писателей 10 декабря 1917 года он печатает

политический очерк "Гнет душит свободное слово. Старая, старая история...".