2.2. Последний период жизни
Намечается свадьба князя и Настасьи Филипповны. Событие это обрастает разного рода слухами, но Настасья Филипповна как будто радостно готовится к нему, выписывая наряды и пребывая то в воодушевлении, то в беспричинной грусти. В день свадьбы, по пути к церкви, она внезапно бросается к стоящему в толпе Рогожину, который подхватывает её на руки, садится в экипаж и увозит её.
На следующее утро после её побега князь приезжает в Петербург и сразу отправляется к Рогожину. Того нет дома, однако князю чудится, что вроде бы Рогожин смотрит на него из-за шторы. Князь ходит по знакомым Настасьи Филипповны, пытаясь что-нибудь разузнать про неё, несколько раз возвращается к дому Рогожина, но безрезультатно: того нет, никто ничего не знает. Весь день князь бродит по знойному городу, полагая, что Парфен все-таки непременно появится. Так и случается: на улице его встречает Рогожин и шепотом просит следовать за ним. В доме он приводит князя в комнату, где в алькове на кровати под белой простыней, обставленная склянками со ждановской жидкостью, чтобы не чувствовался запах тления, лежит мертвая Настасья Филипповна.
Князь и Рогожин вместе проводят бессонную ночь над трупом, а когда на следующий день в присутствии полиции открывают дверь, то находят мечущегося в бреду Рогожина и успокаивающего его князя, который уже ничего не понимает и никого не узнает. События полностью разрушают психику Мышкина и окончательно превращают его в идиота.
О важности заключительной части Достоевский писал: "Наконец, и (главное) для меня в том, что эта 4-я часть и окончание ее — самое главное в моем романе, то есть для развязки романа почти и писался и задуман был весь роман"[64]. Парадоксальное признание. Можно подумать, что в замысле автора возникла сначала сцена у трупа Настасьи Филипповны, а затем уже из этого "зерна" проросло все то, что ей предшествовало. Черновики же говорят как будто бы о противоположном. "Идиот" был завершен в конце ноября 1868 г., сцена же эта датируется 4 ноября: "Рогожин> и Князь у трупа. Final. Недурно"[65]. И даже после 4 ноября планы Достоевского могли серьезно измениться. Так, сцена встречи двух соперниц — Аглаи и Настасьи Филипповны — могла разрешиться гармонически-спокойно, обе они мыслились в ней гордо-возвышенными, самоотверженными. Князю еще давалась возможность убедить Настасью Филипповну в своей любви к ней, а не только в христианском сострадании. Если бы роман пошел по этому руслу, сцены у трупа Настасьи Филипповны могло бы и не быть. Но в том-то и дело: течение роману уже было задано так, что этой сцены не могло не быть в нем. Финал и стал тем "магическим кристаллом" ("Теперь, когда я всё вижу как в стекле, — я убедился горько, что никогда еще в моей литературной жизни не было у меня ни одной поэтической мысли лучше и богаче, чем та, которая выяснилась теперь у меня для 4-й части, в подробнейшем плане"[66]), сквозь который Достоевский узрел "даль свободного романа". В качестве особого приложения к № 12 "Русского вестника" за 1868 г. вышли 4 последние главы последней части (VIII-XI) и Заключение: VIII глава — встреча соперниц, IX-X — подготовка к свадьбе Настасьи Филипповны и князя, скандал после побега из-под венца невесты, XI глава — знаменитая сцена у трупа Настасьи Филипповны в рогожинском доме. Следует оговориться: в намерение автора "Идиота" не входила отдельная публикация окончания романа. Все получилось случайно: Достоевский не успел к сроку написать весь роман, а редакция "Русского вестника" не смогла, как было обещано, завершить публикацию "Идиота" в декабрьском номере. Но случай иногда — внятный голос судьбы, вестник непременности. Творческая пауза, отделившая четыре последние главы от предшествующих, — провиденциальна: от исхода встречи Настасьи Филипповны с Аглаей зависела развязка романа. В письме А. Н. Майкову от 11 (23) декабря 1868 г., написанному после того, как сцена встречи соперниц приняла в сознании автора итоговый вид, Достоевский сделал поразительное признание: "Если есть читатели "Идиота", то они, может быть, будут несколько изумлены неожиданностию окончания; но, поразмыслив, конечно согласятся, что так и следовало кончить"[67]. Здесь же он обещал Майкову после окончания работы над "Идиотом" написать ему как другу, что он сам думает о романе. Обещание Достоевский не исполнил, но приглашение читателю поразмыслить над "неожиданностью окончания" остается до сих пор в силе. А что, собственно, в нем неожиданного? Казалось бы, наоборот: все узнается и угадывается.
Смерть Настасьи Филипповны от ножа Рогожина напророчена на первых страницах романа. Она очевидна всем героям финальной сцены, Гане Иволгину. На вопрос последнего, женился ли бы Рогожин на Настасье Филипповне, Мышкин ответил: "— Да что же, женился, я думаю, и завтра же можно; женился бы, а чрез неделю, пожалуй, и зарезал бы ее. Только что выговорил это князь, Ганя вдруг так вздрогнул, что князь чуть не вскрикнул"[68]. И все это предсказано до встречи с героиней, пророчества же князя — все до единого, — как в этом убеждается читатель "Идиота", исполняются. Рогожин понимает, что, идя за него, Настасья Филипповна выбирает "нож". Мучительная сознательность сделанного героиней последнего выбора есть не что иное, как самоубийство, Рогожин — исполнитель ее воли. "Мертвенная бледность"[69] Рогожина, неоднократно акцентированная бледность Настасьи Филипповны — в одном семантическом ряду с белым "как бумага"[70] лицом приговоренного к гильотинированию Легро, белым длинным балахоном, надвинутом на глаза белым колпаком другого смертника. Все это восходит к метаисторическому апокалиптическому символу смерти "коню бледному", о скором приходе которого пророчествует "профессор антихриста" Лебедев. В финале — лишь уплотнение, сгущение этого семантического ряда. Неоднократно, настойчиво читательское внимание направляется на белые опущенные шторы на половине Рогожина, "белое шелковое платье", "белевшие кружева" Настасьи Филипповны, на кончик обнаженной ее ноги, как бы выточенной из мрамора. Композиционная постановка образа Рогожина и Мышкина на протяжении всего романа двоякая: они или друг против друга ("В одном из вагонов третьего класса, с рассвета, очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира — оба люди молодые, оба почти налегке, оба не щеголевато одетые, оба с довольно замечательными физиономиями и оба пожелавшие, наконец, войти друг с другом в разговор"[71], или Рогожин перед Мышкиным как существом высшим ("Я, как тебя нет предо мною, то тотчас же к тебе злобу и чувствую, Лев Николаевич"[72]). В сцене у трупа Настасьи Филипповны они не столько "один против другого" или "один пред другим", сколько рядом друг с другом. Е. А. Трофимов в жесте Рогожина, "нежно и восторженно"[73] взявшего князя за руку, приподнявшего его, уложившего рядом с собой на постели, увидел иконографическую деталь иконы "Сошествие во ад", а именно: жест Адама, которого Христос выводит из ада. Отмечу попутно, что в вариантах "Русского вестника" и отдельном издании 1874 года этот жест был иконографически нейтрален: "…он подошел к князю, нежно и восторженно взял его под руку"[74].
В финале "Идиота" трудно понять, кто жертва, а кто ее исполнитель. Если христианская жертва — знак высшей свободы (ее прообраз — в Иисусовом "молении о чаше"), то языческая — порабощения. Приметы механистичности (у Достоевского — симптом подчиненности темной силе) — очевидны в финале "Идиота"; ритуальность совершенного убийства — столь же ясна. Настасья Филипповна была заколота ритуальным ножом (перед которым Мышкин испытывает мистический испуг) "прямо в сердце"[75]. Этот факт оговорен как Рогожиным, так и Мышкиным; в черновиках он отмечен несколько раз с акцентированием сознательности совершенного Рогожным удара[76]. Настасья Филипповна принесена Рогожиным в жертву своей безумной страсти, тем же ножом и в жертву тому же идолу он хотел принести и Мышкина на гостиничной лестнице. Но и жертва нанесла двойной удар — и тоже прямо в сердце. По признанию Мышкина, мрак души Настасьи Филипповны, ее неочищающие страдания прокололи его сердце навсегда[77]. Так же смертельно ранила она и сердце Рогожина. О первой своей встрече с ней он говорит: "Так меня тут и прожгло"[78]. Князь пострадал сильнее всех. Если присоединить к двум полученным им ударам в сердце еще и смертельное ранение амуром – Аглаей. Он и есть главная жертва финальной сцены.
0 комментариев