Письмо к Базарову

Высокопочтенный Базаров!

Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.

Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к людям.

Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.

Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее время полезнее всего отрицание, - мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.

Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте общество», - только в этом Вы видите пользу.

Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.

Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания лишается будущего.

Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки» аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.

На что же они опираются в своей борьбе?

На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!'»  

А каково же Ваше отношение к народу?

Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями, опутывающими народ).

Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и в своей программе делаете ставку на народ.

Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь для них чужим.

Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну, будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?» Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не можете ответить на роковое «ну, а дальше?»

Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей стороне.

К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.

Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.

Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.

Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится», «пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы денег.

Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства, действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?

Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение о Пушкине.

Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого вопроса.

А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?

«И природа пустяки?» - Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой «работников», Вы противопоставляете другой подход – подход естествоиспытателя.

Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой «естественными» законами природы.

Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим.

Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.»

Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты «самоломанности».

Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная только резать лягушек и ставить над ними опыты.

А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут у Вас в душе.

Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания.

Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым» заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это может привести к разрыву связи времен.

Симонова Олеся.