Заимствование как путь обогащения словарного состава языка

3.3. Заимствование как путь обогащения словарного состава языка

Общей основой для всех процессов заимствования является взаимодействие между культурами, экономические, политические, культурные и бытовые контакты между народами, говорящими на разных языках. Контакты эти могут носить массовый и длительный ха­рактер в условиях совместной жизни на смежных и даже на одной и той же территории либо могут осуществляться лишь через определен­ные слои общества и даже через отдельных лиц. Они могут носить ха­рактер взаимовлияния или одностороннего влияния; иметь мирный характер или выступать в виде противоборства и даже военных столк­новений. Существенно, что ни одна культура не развивалась в изоля­ции, что любая национальная культура есть плод как внутреннего развития, так и сложного взаимодействия с культурами других наро­дов.

Говоря о заимствованиях, различают «материальное заимствова­ние» и «калькирование». При материальном заимство­вании (заимствовании в собственном смысле) перенимается не только значение (либо одно из значений) иноязычной лексической единицы (или морфемы), но и–с той или иной степенью приближения– ее материальный экспонент. Так, слово спорт представляет собой в русском языке материальное заимствование из английского: русское слово воспроизводит не только значение английского sport, но также его написание и (конечно, лишь приблизительно) звучание. В отличие от этого при калькировании¹ перенимается лишь значение иноязычной единицы и ее структура (принцип ее организации), но не ее материальный экспонент: происходит как бы копирование иноязыч­ной единицы с помощью своего, незаимствованного материала. Так, русск. небоскреб – словообразовательная калька, воспроизводящая значение и структуру англ. skyscraper (ср. sky 'небо', scrape 'скрести, скоблить' и -er – суффикс действующего лица или «действующего предмета»). В словенском языке глагол brati наряду с общеславянским значением 'брать, собирать плоды' имеет еще значение 'читать'. Это второе значение – семантическая калька под влиянием нем. lesen, которое (как и лат. lego) совмещает значения 'собирать' и 'читать'.

Иногда одна часть слова заимствуется материально, а другая калькируется. Пример такой полукальки–слово телевидение, в котором первая часть – интернациональная, по происхождению гре­ческая, а вторая – русский перевод латинского слова visio 'видение' (и 'видение') или его отражений в современных языках (ср. с тем же значением и укр. телебачення, где второй компонент от бачити 'ви­деть').

Среди материальных заимствований нужно различать устные, происходящие «на слух», часто без учета письменного образа слова в языке-источнике, и заимствования из письменных текстов или, во всяком случае, с учетом письменного облика слова. Устные заимствования особенно характерны для более старых истори­ческих эпох – до широкого распространения письма. Более поздние заимствования обычно бывают связаны с более «квалифицированным» освоением чужеязычной культуры, идущим через книгу, газету, через сознательное изучение соответствующего языка. Примером устного заимствования может служить болг. пароход /parax'ot/ 'пароход', пришедшее из русского языка еще в XIX в. В этом слове русская сое­динительная гласная передана соответственно ее живому звучанию, тогда как в других подобных словах, заимствованных болгарским язы­ком в наши дни (трудоден, самокритика и др.), в согласии с русской орфографией пишется о, которое по-болгарски и читается как /о/.

Заимствование может быть прямым или опосредован­ным (второй, третьей и т. д. степени), т. е. заимствованием заимство­ванного слова. Так, в русском языке есть прямые заимствования из не­мецкого, например эрзац 'суррогат, заменитель (обычно плохой)' (нем. Ersatz с тем же значением), рейхстаг, бундестаг и т. д., а есть заимство­вания через посредство польского языка, например бляха (ср. польск. blacha с тем же значением и нем. Blech 'жесть'), крахмал (ср. польск. krochmal и нем. Kraftmehl с тем же значением), рынок (ср. польск. rynek 'площадь, рынок' и нем. Ring 'кольцо, круг'). В языки народов Бал­канского полуострова за время турецкого ига вошло много «турцизмов», но значительная часть этих слов в самом турецком языке – заимствования из арабского или персидского. Есть заимствованные слова с очень долгой и сложной историей, так называемые «странствую­щие слова», например лак: к нам оно пришло из немецкого или гол­ландского, в эти языки – из итальянского, итальянцы же заимство­вали его скорее всего у арабов, к которым оно попало через Иран из Индии (ср. в пали, литературном языке индийского средневековья, lakha 'лак из красной краски и какой-то смолы'). История такого «странствующего слова» воспроизводит историю соответствующей реалии.

Заимствование есть активный процесс: заимствую­щий язык не пассивно воспринимает чужое слово, а так или иначе пере­делывает и включает его в сеть своих внутренних системных отношений.

Ярче всего активность заимствующего языка выступает в процессах калькирования. Но и при материальном заимствовании она проявля­ется вполне отчетливо.

Во-первых, все фонемы в составе экспонента чужого слова заменя­ются своими фонемами, наиболее близкими по слуховому впечатлению; соответственно закономерностям заимствующего языка изменяются слоговая структура, тип и место ударения и т. д. Ср. русское слово со­вет и заимствованные из русского фр. soviet /sovjiet/, англ. soviet /s'ouviet/ или /s'aviet/, нем. Sowjet /zio:vjet/ или /zavj'et/: несвойствен­ное французскому и другим языкам русское палатализованное /v/ всю­ду заменено сочетанием /vj/ или /vi/; поскольку при заимствовании учитывалось написание русского слова, гласный первого слога везде передан буквой о, которая читается по правилам соответствующих языков либо как открытый, либо как закрытый гласный, либо как дифтонг; начальный согласный в немецком произносится как звонкий в соответствии с правилами чтения буквы s. Подобная субституция (подстановка) фонем происходит, разумеется, и при заимствовании на слух (только в этом случае не примешивается влияние письменного облика слова). Так, в русск. флигель, заимствованном из немецкого (нем. Flugel 'крыло'), вместо немецкого /у:/ имеем /i/, вместо /I/ и /g/ соответственно IV 1 и /g'/. Изменение слоговой структуры при заимство­вании ярко, обнаруживается, например, в японской форме нашего слова комсомол: по-японски оно звучит как /komusomoru/ с превраще­нием всех слогов в открытые путем добавления /и/ (а также с заменой /l/ на /г/, поскольку японский язык не знает звука /l/).

Во-вторых, заимствуемое слово включается в морфологическую си­стему заимствующего языка, получая соответствующие грамматические категории. Так, система, панорама в русском языке женского рода, как это нам представляется естественным для существительных (не обозначающих лиц), оканчивающихся на -а, хотя в греческом их прото­типы среднего рода; при этом -а превратилось в окончание им. п. ед. ч. и заменяется в других формах другими русскими окончаниями, тогда как в греческом оно принадлежало основе (неусеченная основа systemat- видна в косвенных падежах, ср. также систематический). В иных случаях, напротив, окончание чужого слова воспринимается при за­имствовании как часть основы. Так, русск. рельс, кекс заимствованы из английского (англ. rail 'рельс', cake 'пирожное, торт' и т. д.), причем заимствованы были формы множественного числа, осмысленные как формы единственного; поэтому английский аффикс множественного числа вошел в состав основы русского слова. То же наблюдаем в слове бутсы (из англ. boot 'ботинок'), но здесь заимствованное слово было сразу оформлено как множественное число, а формы единственного числа (бутса и т. д.) были образованы от множественного. Если заим­ствуемое существительное оканчивается нетипичным для русского языка образом, оно попадает в разряд неизменяемых по падежам и чис­лам, но синтаксически получает все полагающиеся существительному формы (что проявляется в согласовании: маршрутное такси, интерес­ного интервью, белому какаду) и тот или иной грамматический род (чаще всего средний). Заимствованные прилагательные, независимо от того, как они оформлены в языке-источнике, получают в русском языке один из суффиксов прилагательного, обычно -н-, и полагающие­ся окончания; глаголы тоже получают все глагольные категории вплоть до специфически славянской категории вида (правда, иногда возникает «двувидовость», т. е. омонимия форм совершенного и несовершенного вида, разграничиваемая контекстом, например, у глаголов линчевать, стартовать, у многих глаголов на -ировать). Естественно, при заим­ствовании происходит и утрата (вернее, невосприятие) грамматических категорий, чуждых заимствующему языку.

В-третьих, заимствуемое слово включается в систему семантиче­ских связей и противопоставлений, наличных в заимствующем языке, входит в то или иное семантическое поле или, в случае многозначно­сти, в несколько полей. Обычно при этом происходит сужение объема значения (ср. англ. dog 'собака' и заимствованное русск. дог 'коротко­шерстная крупная собака с тупой мордой и сильными челюстями') или сокращение полисемии: многозначное слово чаще всего заимству­ется в одном из своих значений [ср. фр. depot 1) 'вклад, взнос', 2) 'по­дача, предъявление', 3) 'отдача на хранение', 4) 'вещь, отданная на хранение', 5) 'хранилище, склад, депо', 6) 'сборный пункт', 7) 'аре­стантская при полицейском участке', 8) 'осадок, отложение, нагар' и др. и заимствованное русск. депо, сохраняющее, и то лишь частично, пятое значение французского слова]. Кроме того, при заимствовании слово часто утрачивает мотивировку (см. § 123).

После того как заимствованное слово вошло в язык, оно начинает «жить своей жизнью», независимой, как правило, от жизни его прототипа в языке-источнике. Его звуковой облик еще больше приближается к структурам, типичным для данного языка; так, в за­имствованных словах русского языка, по мере их более полного освое­ния («обрусения»), происходит замена твердых согласных перед орфо­графическими c соответствующими палатализованными (ср., с одной стороны, «необрусевшие» декольте, декорум, реквием, секанс, тембр, тент, термы, с другой–«обрусевшие» декада, декрет, декан, рейс, сейф, театр, телефон; особенно поучительны сопоставления слов, содержащих исторически одни и те же морфемы, но произносимых по-разному в зависимости от степени «обрусения»: демос /d'/ – но де­мократия /d/, сервис /s/–но сервиз /s'/, террарий /t/ – но террито­рия /t'/). Заимствованное слово может подвергаться новым граммати­ческим преобразованиям, устраняющим черты «чуждости» (ср. пере­ход несклоняемых в литературном языке пальто, жалюзи и т. д. в про­сторечии в разряд склоняемых существительных); оно «обрастает» производными, претерпевает семантические изменения наравне с «исконными» словами и может получить совсем новое значение. Так, русск. стекло, др.-русск. стькло представляет собой старое, еще обще­славянское заимствование из готского, где соответствующее слово stikis значило 'кубок'; на славянской почве название было перенесено с изделия на материал[5].

Многие заимствованные слова настолько осваиваются языком, что перестают ощущаться как чужие, а их иноязычное происхождение мо­жет быть вскрыто только этимологическим анализом. Так, в русском языке совершенно не ощущаются как заимствованные слова корабль, кровать, тетрадь, фонарь, грамота (пришли из греческого); очаг, ка­бан, казна, кирпич, товар, утюг, карандаш (из тюркских языков); лесть, князь, холм, хлеб, хижина, художник (старые заимствования из германских языков, в двух последних прибавлены русские суф­фиксы).

Какие элементы языка заимствуются? Главным образом заимствуются, конечно, «номинативные», назывные единицы, и больше всего существительные. Заимствование служебных слов имеет место лишь изредка. В составе знаменательных слов заим­ствуются корни и могут заимствоваться аффиксы – словообразова­тельные и редко формообразовательные, причем при благоприятных условиях такие заимствованные аффиксы могут получить продуктив­ность. Так, многие греческие и латинские словообразовательные аф­фиксы стали очень продуктивными во многих языках. При контактах между близкородственными языками заимствуются порой и формооб­разовательные аффиксы. Так, например, русский литературный язык использует в системе причастий суффиксы церковнославянского про­исхождения.

Устойчивые словосочетания материально заимствуются реже; ср., впрочем, тет-а-тет из фр. tete-a-tete 'с глазу на глаз' (букв. 'голова к голове') или сальто-мортале из итал. salto mortale 'смертельный пры­жок' и некоторые другие. Однако устойчивые сочетания, пословицы и т. п. часто калькируются, буквально переводятся «своими словами». Ср.: др.-греч. typhlos ho eros=русск. любовь слепа; лат. divide et impera= русск. разделяй и властвуй; фр. le jeu ne vaut pas la chandelle = русск. игра не стоит свеч; нем. aufs Haupt schlagen= русск. разбить наголову.

Среди заимствованной лексики выделяется особый класс так называемых интернационализме в, т.е. слов и строи­тельных элементов словаря, получивших (в соответствующих нацио­нальных вариантах) распространение во многих языках мира. Ср., например, русск. революция, фр. revolution, нем. Revolution, англ. reuolufion, исп. revolucion, итал. rivoluzione, польск. rewolucja, чешск, revoluce, сербскохорватск. револуциjа, литовск. reuoliucija, эст. revolutsioon и т. д.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

При рассмотрении судеб заимствованной лексики немало­важным является вопрос о том, какова общественная оценка заимство­ваний и интернационализмов. У разных народов в разные периоды истории и в разных социальных слоях эта оценка была неодинаковой. В определенных случаях со стороны некоторых общественных групп наблюдалось особое пристрастие ко всему иностранному, мода на иностранные слова, связанная иногда с интенсивным заимствованием достижений более передовой культуры, иногда же – со стремлением верхушки общества отгородиться от «простонародья». В зависимости от конкретных исторических условий обильное заимствование ино­язычных слов могло быть прогрессивным явлением (например, в Рос­сии при Петре I) либо, напротив, явлением реакционным (например, в России времен Грибоедова, справедливо высмеивавшего «смешенье языков французского с нижегородским»). Чаще в истории наблюда­лось другое явление, так называемый пуризм (от лат. purus 'чи­стый') – сознательное противодействие проникновению иноязычных слов, стремление очистить язык от «иностранщины». Пуризм тоже мо­жет быть разным по своему общественно-политическому содержанию.

В принципе оправдан пуризм народов, отстаивающих свою поли­тическую или культурную самостоятельность и противодействую­щих насильственной ассимиляции. Такого рода пуризм сыграл на определенном этапе положительную роль, например в истории исланд­ского или в истории чешского народа, хотя имел и обратную сторону, так как в дальнейшем создал для носителей этих языков добавочные трудности при изучении языков других народов. Вот некоторые при­меры из современного исландского языка: 'фотография' по-исландски mynd (букв. 'форма, образ, картина'), 'фотографировать' – mynda ('изображать'), 'партия (политичес­кая)'–flokkur (букв. 'отряд, толпа, племя'); во всех. этих случаях старым, издавна существовавшим словам были приданы новые зна­чения–отказ от введения в язык интернационального слова компенси­ровался углублением полисемии. В других случаях создавались слож­ные слова, например heimspeki 'философия' (heimur 'вселенная' + speki 'мудрость'), efnishyggia 'материализм' (efni 'материя, вещество' + hyggia 'мнение, взгляд'); широко использовались исконные герман­ские аффиксы, например -il в hreyfill 'мотор' (от hreyfa 'двигать', букв. 'двигатель'), gerill 'микроб' (от gera 'делать').

Говоря о народах, которые не подвергаются опасности насильст­венной ассимиляции, нужно сделать различие между умеренным и крайним пуризмом.

Умеренно-пуристические установки в известных пределах целесообразны. Их нужно принять для научно-популярной литературы, для газеты, телевидения и радио, вообще в тех случаях, когда широкое использование иностранных слов могло бы нанести ущерб понятности печатного текста или устной речи.

Крайний пуризм, т. е. борьба против любого иностранного слова только потому, что оно иностранное, должен быть расценен как реак­ционное и вредное течение в языковой политике. К тому же он и беспер­спективен: в конечном итоге усилия крайних пуристов оказываются напрасными. Контакты между народами неизбежно ведут к взаимодей­ствию между их языками, а в нашу эпоху эти контакты во всем мире становятся все шире и интенсивнее. Во всех языках неуклонно растет фонд интернационализмов. В нем отражается единство человеческой цивилизации, творимой трудом многих народов и воплощающей кол­лективный исторический опыт человечества.

Еще более удалены от языка-источника слова, возникшие пу­тем калькирования – поморфемного перевода чужого слона-модели: французское слово influence послужило основой для появления кальки влияние (in-flu-ence > в-ли-яни-е), фра­зеологического сочетания иметь влияние (ср. фр. avoir de {'in­fluence} и старого медицинского термина инфлюэнца (острый катар дыхательных путей, через итальянскую форму influenza}. Кальку – слово или выражение, построенное по образцу слова или выражения другого языка, например: насекомое (ср. лат. in-sect-um), небоскреб (ср. англ. sky-scraper), вольнодумец (ср. фр. iibre penseur).

Обогащение словарного состава языка - процесс длитель­ный. Он начинается с образования нового слова или значения уже существующего слова. Постепенно новые слова, как и старые, становятся многозначными, между значениями устанав­ливается постоянная семантическая связь или происходит забве­ние внутренней формы и образование новых корней и основ.

В ходе исторического развития языка заимствованные слова, как и слова, созданные на базе исконных корней и аффиксов, утра­чивают словообразовательную мотивированность и выступают как чистые корни. В современном русском языке не осознает­ся заимствованная природа таких, например, слов, как оладья, лошадь, риск (ср. писк, пищать, по рисковать). Не членятся на словообразовательные элементы такие слова, как заноза и одеть.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.       Березин Ф.М. , Головин Б.Н. Общее языкознание: Учеб. пособие для вузов. М.: Прсвещение, 1979.

2.       Вайнрайх У. Языковые контак­ты, пер. с англ., Киев, 1979.

3.       Виноградов В.А, Слово и значение как предмет историко- лексикологического исследования. / Вопросы языкознания, №1, 1995.

4.       Головин Б.Н. Введение в языкознание: Уч. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высшая школа, 1983.

5.        Головин Б.Н. Общее языкознание. Уч. пособие. М.: Просвещение, 1979.

6.       Немченко В.Н. Современный русский язык. Словообразование: Учеб. пособие для филол. спец. ун-тов. - М.: Высш. школа., 1984.

7.       Реформатский А.А. Введение в языковедение / Под ред. В.А. Виноградова. М.: Аспект Пресс, 1996.

8.       Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л.: 1974.

[1] Немченко В.Н. Современный русский язык. Словообразование: Учеб. пособие для филол. спец. ун-тов. – М.: Высш. шк., 1984.

[2] Березин Ф.М. , Головин Б.Н. Общее языкознание: Учеб. пособие для вузов. М.: Прсвещение, 1979

[3] Головин Б.Н. Введение в языкознание: Уч. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высшая школа, 1983

[4] Головин Б.Н. Общее языкознание. Уч. пособие. М.: Просвещение, 1979

1.        Вайнрайх У. Языковые контак­ты, пер. с англ., Киев, 1979.

2.